на берегу тунику и голая бросается в море. Я шлепаю возле ее лица промокшими крыльями, потом вспоминаю и ныряю под нее уже самим собой. Аспасия отбивается ногами от моих рук.
Когда мы вышли на песок и упали, обессилев, я спросил:
– Ты точно не хочешь родить мне ребенка? Но почему?
– Какой же ты смешной… Потому что ты сам ребенок.
– Но я же все могу!
– Подрасти – поговорим. Подожди, не уходи. Обиделся? – Аспасия вскакивает и догоняет меня. – Посмотри, я голая. Ну?
– Что – ну?
– Дух захватывает? Сознание мутится?
– Зачем это?..
– То-то же. Прощай. Не забудь, это должна быть именно женщина. Ни в коем случае не кукла, смотри не обманись! Не то она все расскажет Кукольнику, он узнает про твои намерения и не даст ничего сделать.
Дело в том, что у меня захватывало дух и мутилось сознание от девочки, которая теперь стояла чучелом в кабинете мужа Нинон. Аспасия, не зная того, напомнила про эти чувства, я тут же бросился в тот кабинет, но заблудился. Этот коридор со множеством дверей! Открыв одну из них, я подсмотрел тайну: Нинон в восемьдесят девять лет имела свежее личико красавицы, она была подвижна и бодра, ее плечи и грудь светились молодой кожей, но вот то, что обычно закрыто платьем, изрядно сморщилось и обвисло. Этим можно было объяснить, что с возрастом она выбирала преимущественно сверстников, или мужчин в достаточно преклонном возрасте, игнорируя молодые тела и лицемерно объясняя это склонностью молодых к глупости и непостоянству. Вот и кабинет, наконец-то, а то от вида Нинон, которую обмывают губками старухи, мне стало не по себе.
Девочка стоит под стеклом, куда было так спешить, она же не убежит. Ну и скука!
Пока я возвращался, понял, что подсматривать за женщинами мне не интересно. Я прошел сквозь несколько городов. В высокой башне Константинопольского дворца сидела девушка, прикованная цепью к стене и плакала, уставившись прекрасными глазами в окошко.
– Господи, помоги, – стонала она.
Я стал цепью и разметал себя в песчинки. И что? Она тут же бросилась к окну и даже в воздухе, когда уже падала вниз, все шевелила ногами. Как будто бежала.
Я видел в залах для развлечений ярко освещенные колпаки, вроде тех, под которым стояла в кабинете чучелом моя красавица, только больше размером, и женщины в них были живые, они двигались под музыку, обнажаясь. И на улицах, в мертвом свете реклам, и на старинных парусниках, под черным флагом, в жарких виноградниках, и на санях, запряженных собаками…
Заболела голова.
Я даже не запомнил этот город. Девушка под накидкой дала мне напиться воды. Я не видел ее лица, только руки с тонкими пальцами, а потом родинку на щиколотке, у самой перевязи сандалий. Пошел за ней как привязанный. В хлеву она сбросила покрывало, тогда я увидел ее лицо. Она играла с ягненком, потом кормила корову, и вдруг меня обожгло: проходя мимо бычка она легким привычным жестом провела у него под животом и стыдно засмеялась. На закате она пошла в город на стену и там гоняла с мальчишками голубей, свистя через два пальца, засунутых в рот. Пойманного