что он не входит в исключительное число осиянных огнем чудесного дара. В этом его главные спорщики были согласны.
От отчаяния и обиды парень направил думы на молитвы, склад благотворительных слов и все необходимое для звания жреца, а внимательность рук – на врачевание хворей. Вскоре он в равной мере овладел знанием человеческого костяка и плоти. Навостренное ухо привыкло чутко улавливать малейший сбой в ритме сердца через коровий рожок, приставленный к груди недужного. Гилэт лучше многих озаренных научился вправлять людям кости, оживлять ослабевшие мышцы и заставлять кровь веселее бежать по жилам.
Для себя он взял в толк, что, хотя к высоким жреческим знаниям, имеющим разные уровни до девятого высшего, чародейство не добавляется, зато управлять ими и толковать их можно бесконечно. Как удобно нраву.
По прошествии некоторого времени верховный жрец благословил любимого послушника к первому озарению. Беспокойная душа Гилэта вспыхнула верой и неизведанной благодатью. Посвященные говорили, что озарение – как солнце, внезапно вспыхивающее в голове. «Твоя душа наполнится небесным духом, вольной птицей воспарит вслед за мыслью, подаренной Белым Творцом…»
Все доподлинно так и оказалось. Вначале Гилэт, стоя на возвышении, прочел молитву и, затаив дыхание, долго ждал. Почти уже убедившись, что ничего не получится, вдруг всем телом почувствовал необычайно легкий воздух. Не тот, которым привык дышать, а другой – горний, возвышенный и возвышающий.
С тихим звуком, похожим на вздох облегчения, отворились кости темени. Полыхнул свет – яркий, невообразимый огонь, пронизавший тело насквозь. Он заставил трепетать каждую мышцу, каждую жилку и косточку. Поры кожи, точно множество глаз, распахнулись навстречу солнцу, открывая такую даль, какой Гилэт и во снах не представлял. Земля казалась покатой равниной, зрение беспрепятственно достигало четырех краев безбрежных пределов и четырех между ними. В зеленых просторах угадывались леса, в синих – моря и реки, в снежно-сером камне разглаженных гор пестрели цветами луга. Стремительно приближаясь, огромный мир отчетливо являл малое: беличий хвост-огонек, мелькающий на сосне, стайку радужных рыбок в волнах прилива, сиреневый трепет луговых цветов на ветру. Душа Гилэта соприкасалась с нежными душами всего сущего и ощущала древнюю мудрость капель и крох, созидающих громады Вселенной. Упруго звеня, чарующий свет закружился столбом, сузился книзу, истекая в чью-то незримую горсть. Мягко подпрыгнул, оттолкнулся от головы новоозаренного теплый солнечный луч. Кости темени мгновенно затянулись… и все кончилось. На поверку чудо длилось лишь миг, однако успело вместить в себя добрый отрезок времени, свободный от земного исчисления.
В конце таинства Гилэт получил новое имя. Его назвали Са́нда. На языке, избранном жрецами для общения, оно означало «Такой-же-как-все».
…Такой же, как все!
Посвященный был вновь сокрушен и подавлен. Счастье первого озарения потухло в нем. Непредвиденное ненастье загасило луч радости от родства со Вселенной. Мало того, что