спросил Кобылинского, куда его везут.
Вспомним утренний разговор Яковлева с Кобылинским в этот день 25 апреля. Когда Яковлев выяснил, что ЦИК требует немедленного увоза одного Государя, он сказал Кобылинскому, что он вернется за остальными членами семьи. Кобылинский спросил его, когда он думает возвратиться. Яковлев стал высчитывать время:
«Ну, что же? Дней в 4–5 доедем; ну, там несколько дней и назад; недели через 11/2—2 вернусь».
Наблюдая Яковлева, Кобылинский понимал, что этот посланец центра, ведя борьбу с местными большевистскими элементами, исполняет директивы центра. Расчет времени, приведенный Яковлевым, убедил его, что он везет Государя в центр: в Москву.
Так Кобылинский и ответил Государю.
Государь сказал тогда: «Ну, это они хотят, чтобы я подписался под Брестским договором. Но я лучше дам отсечь себе руку, чем сделаю это».
Далее Кобылинский показывает: «Сильно волнуясь, Государыня сказала: «Я тоже еду. Без меня опять его заставят что-нибудь сделать, как раз уже заставили», и что-то при этом упомянула про Родзянко. Безусловно, Государыня намекала на акт отречения Государя от Престола».
Разговор кончился. Государь пошел на воздух, Государыня – к себе.
Она сказала, что она тоже едет с Государем. Но это было не решение. Это была только мысль, вырвавшаяся от сердца, а не от разума.
Что в это время было в детской с тем, кого она больше всех любила?
С Алексеем Николаевичем был в это время мистер Гиббс, дежуривший около его постели.
Гиббс показывает: «Он был очень болен и страдал. Императрица обещала после завтрака прийти к нему. Он все ждал, ждал, а она все не шла. Он все звал: «Мама, мама…»
Он звал, она не шла. В этих словах все для тех, кто способен понять ее любовь к сыну.
Гиббс продолжает: «Мне кто-то сказал, что она встревожена, что она поэтому не пришла, что встревожена, что увозят Государя. Я опять стал ждать. Между 4 и 5 часами она пришла».
Что было с ней в это время, между уходом Яковлева и ее приходом к сыну?
С ним был Гиббс. С ней был ее ближайший друг: ее любимая Татьяна.
Но буря была столь сильна в ее душе, что ей мало было Татьяны, и она позвала к себе другого близкого: Жильяра.
Он показывает: «Я прекрасно помню эту тяжелую сцену. После ухода Яковлева Государь ушел гулять. Государыня в четвертом часу позвала меня к себе. Она была в будуаре. С ней Татьяна Николаевна. Она была так взволнована, так страшно расстроена, как никогда раньше. Ничего подобного я не видел раньше, даже в Спале во время болезни Алексея Николаевича, даже при перевороте и при известии об отречении Государя. Она не могла сидеть. Она не находила себе покоя, ходила по комнате, нервно сжимая руки, и говорила вслух сама с собой. Вот были ее мысли.
«Государь уезжает. Его увозят ночью одного. Этого отъезда не должно быть и не может быть. Я не могу допустить, чтобы его увезли одного. Я не могу его оставить в такую минуту. Я чувствую, что его