вечера был посвящен нефтепромышленнику, который неожиданно начал заниматься добычей… воды.
Привычным жестом, не отрывая взгляда от экрана, Мак протянул руку к краю стола, взял рамку с фотографией маленькой девочки и прижал ее к груди. Другой рукой он натянул одеяло до подбородка.
Вскоре в комнате раздавалось похрапывание. По телевизору показывали сюжет о выпускнике средней школы из Зимбабве, которого избили за антиправительственные выступления. Однако Мак уже боролся со сновидениями: возможно, сегодня он не увидит кошмаров, возможно, ему приснятся лед, дерево и его падение.
Глава 2
Сгущающаяся тьма
Ничто не делает нас такими одинокими, как наши тайны.
Ночью подул чинук[2], освобождая от ледяного плена долину реки Уилламетт, оставляя снежную корку лишь на участках, окутанных густой тенью. Всего за сутки пришло весеннее тепло. Мак заснул уже под утро; его сон без сновидений, кажется, длился всего миг.
Когда он наконец встал с дивана, то немного огорчился, потому что от ледяных безумств не осталось и следа, зато он был рад видеть Нэн и детей, которые приехали меньше чем через час. Он получил заслуженную взбучку за то, что не положил испачканные кровью вещи в стирку, затем последовали охи и ахи, которыми сопровождался осмотр его травм. Такое внимание польстило Маку. Нэн обработала рану, наложила повязку и накормила его. Записка не выходила у Мака из головы, но он даже не упомянул о ней. Он так и не решил, что бы это значило, и не хотел, чтобы Нэн узнала о письме, если это обернется чьей-то бессердечной шуткой.
Небольшое переключение вроде этой ледяной бури всегда оказывалось кстати; оно ненадолго отвлекало Мака от неотступного присутствия его неизменного спутника – Великой Скорби, так он называл его. Она дала о себе знать на исходе лета, когда исчезла Мисси; Великая Скорбь легла на плечи Мака невидимым, но тяжким бременем. От этого груза взор его потух и опустились плечи. Любые попытки сбросить бремя были изнурительными и напрасными, как будто эта ноша стала частью его натуры. Он ел, работал, любил, видел сны и играл в этом гнетущем одеянии, которое давило на него и вынуждало ежедневно преодолевать серую тоску, пожиравшую все краски.
Временами он ощущал, как Великая Скорбь, подобно удушающим кольцам удава, медленно сдавливает ему грудь и сердце и выжимает влагу из глаз до тех пор, пока, казалось, запас слез не иссякнет. Иногда ему чудилось, что он вязнет по колено в глине, и вдруг замечает Мисси, бегущую по лесной тропинке, ее летний красный сарафан из хлопка с цветочным узором мелькает между деревьями. Она не видит, что за ней крадется черная тень. Он пытается кричать, желая предупредить дочку, но не может издать ни звука; и каждый раз оказывается слишком медлительным и бессильным, чтобы ее спасти. После таких кошмаров он просыпался в холодном поту; на него накатывала дурнота, чувство вины и раскаяние, словно какой-то сюрреалистский прилив.
История исчезновения Мисси, к несчастью, ничем не отличается от других подобных