совсем немногие, смогли перебраться на другой берег. И мчались они, не разбирая дороги, мчались с небольшим передыхом, растеряв весь обоз и все свое добро, весь скот и своих жен и детей, мчались, чтобы спастись самим и донести до Мамая страшную и непонятную весть: Московский Димитрий разбил войско Мамая, а его верный Бегич растаял на русских просторах без следа. И тот, кто видел его в последний раз, навсегда запомнили его ставшие вдруг круглыми, как выдавленные страшными мыслями, глаза. И в глазах этих была покорность ужасной смерти. И еще была безнадежность. А к безнадежности Орда привыкать не хотела.
Мамай визжал так, что во всем дворце его не осталось ни одной души, не свернувшейся от страха. Он в этот же день велел собирать новое войско, цепляясь за последние уходящие летние дни. Но Спас был только у русских, и Он защитил непогодою Русь: ранняя осень, покрывшая траву молодым колким льдом, стылые ночи и серые промозглые дни сопровождали Мамаево войско до самой границы с Русью. А там стало совсем худо. Войско роптало, Чингизовы потомки, избалованные роскошью и негой в Сарае и почти насильно поднятые в поход, как ярмо мешали Мамаю двигаться вперед. Войско, прислушиваясь к их ропоту, тоже все чаще оглядывалось назад. Никогда еще в сердце Мамая не было столько ненависти. И он уже не знал, кого он ненавидит больше: русичей, неизвестно как разбивших его лучшие отряды, или растративших боевой дух своих соплеменников. И то сказать, сколько уже десятилетий разбавляли густую и злую кровь монголов кровью славян, окрашивая их волосы в нежный соломенный цвет и делая глаза голубыми и круглыми. Куда не оглянешься, везде то и дело высились над татарской конницей дети и внуки русских пленниц. И ноги у них были стройны, и плечи широки, не в пример кривоногим и щуплым степнякам.
И в ночь, когда нужно было выбирать направление, сдался и холоду и своей тревоге Мамай. Решил зачерпнуть Рязань, беззащитную в своей гордыне перед Москвой. Зачерпнуть полной своей рукой и откатить назад, в степь. Откатить, чтобы через год-два, собрав все силы, свои и наемные, накрыть лавиной ненавистную Москву с ее Дмитрием, возомнившим себя царем всей земли русской. Он знал, что Рязань стоит в особицу, не протягивая Москве руку в единении Руси. И хотя князь тамошний, худославный среди русичей, но принимаемый в орде, как родной, Олег Рязанский, вины перед Мамаем не имел, расплатиться ему пришлось за все порушенные Мамаевы надежды. Рязань, едва отстроившись от пятилетней давности порухи, опять была сметена с лица земли русской, обагрив кровью рязанцев свои улочки и переулки. Один только князь Рязанский успел спастись вместе со своею казною. И погодя воротился на родное пепелище. Воротился в который раз. И гневались рязанцы в досаде на то, что не идет их князь под крыло Дмитрия московского, который обещал всем землям и всем русичам защиту и единение против татар. И в который уже раз застучали над пепелищами топоры, заново отстраивая родной город. И не было в этом стуке ни радости, ни надежды.
Мамаево войско, нагруженное