Тибодо явно была потрясена моей удачей. Что касается бабушки, она выглядела скорее задумчивой, чем обрадованной. Пожалуй, в ее темных глазах светилась даже печаль.
– Началось, – едва слышно произнесла она, по-прежнему глядя туда, где скрылся лимузин.
– Что началось, бабушка?
– Будущее, Руби. Твое будущее. Пятьдесят долларов – это только начало. Смотри, ни слова не говори об этом дедушке Джеку, если он вздумает показаться здесь.
Бабушка вновь повернулась к миссис Тибодо и продолжила разговор о кушмале и прочих злых духах, досаждающих роду человеческому.
Весь день я буквально не находила себе места, ожидая прихода Пола. Мне не терпелось рассказать ему о случившемся, и я заранее предвкушала, как он удивится, когда в кафе смогу угостить его ледяной крошкой. Правда, он никогда не согласится, чтобы я за него платила. Он слишком гордый.
Я наверняка взорвалась бы от возбуждения, если б не торговля, которая шла в тот день на редкость успешно. Мы распродали все домотканые одеяла, простыни, полотенца и к тому же еще с полдюжины банок с бабушкиными снадобьями. Покупатель нашелся даже на заспиртованную жабу. Все бабушкины яства были съедены до последней капли и крошки. Даже нам на обед ничего не осталось, так что бабушке срочно пришлось сварить еще немного гумбо. Наконец солнце коснулось верхушек деревьев, и бабушка объявила наш базарный день завершенным. Она была очень довольна и, хлопоча на кухне, напевала себе под нос.
– Бабушка, возьми у меня деньги, – предложила я.
– Сегодня мы и так достаточно выручили. Твои деньги пригодятся тебе самой, – сказала бабушка и добавила, прищурив глаза: – Но все равно отдай их мне. Ты того гляди подаришь их этому болотному упырю, чтобы он их пропил. Я-то ведь знаю, ты вечно его жалеешь. У меня в сундуке они будут сохраннее. Туда он не посмеет сунуть нос.
Бабушкин сундук считался у нас дома чуть ли не святыней. Не было никакой необходимости держать его на замке. Дедушка Джек, как бы сильно он ни был пьян, не смел даже прикоснуться к сундуку. Ни разу в жизни он не поднял крышку, не заглянул внутрь. Здесь хранились бабушкины сокровища и вещи, особенно дорогие ее сердцу, включая детские платьица моей матери. Бабушка часто повторяла: настанет день, когда все это перейдет ко мне.
После того как мы пообедали и вымыли посуду, бабушка уселась в кресло-качалку на галерее, а я устроилась рядом, на ступеньках. Благодаря свежему ветерку вечер был не слишком душный. По небу пробегали легкие облака, вся бухта была залита серебристым лунным светом. В таком освещении вода сверкала, как стекло, а стволы деревьев казались белыми, словно кости. В такие вечера звуки разносились в воздухе особенно быстро и отчетливо. До нас долетал веселый мотив, который наигрывал на аккордеоне мистер Бат, смех его жены и детей, сидевших на галерее.
Издалека, с той стороны, где раскинулся город, доносился рев автомобильных гудков, со стороны болот – кваканье лягушек. Я ни словом не обмолвилась о том, что жду Пола, но бабушка догадалась.
– Руби, ты сидишь как на иголках. Кого-то ждешь?
Я