нынешняя ночь.
Вечереет.
Я дома.
До-ма.
(Снова пробую это слово на языке)
Устраиваюсь у камина, подбрасываю в пламя еловых шишек.
Дом вздрагивает.
Настораживается, как будто по-собачьи принюхивается к ночной тишине.
Делает шаг.
Да-да, это не ошибка – дом делает шаг.
Другой.
Третий.
Дом спешит по лесу, ступает мягко, по-кошачьи, перебирается по шаткому мостику. У меня замирает сердце, нет, нет, пожалуйста, не надо… ничего не происходит, мостик даже не прогибается под тяжестью дома. Начинаю понимать – у этого дома нет тяжести, у него ничего нет…
Этот дом мертвый.
Как и я.
Не понимаю, почему он спешит прочь из леса, почему дом (мой дом!) подбирается к городу. Проходит по мосту, пересекает площадь, поднимается по ступеням. Я не понимаю, зачем он идет туда, ведь я здесь, я уже здесь, кого он ищет там, в темноте?
Дом (мой? Мой дом?) останавливается в свете фонарей напротив виллы (твоей! Твоей виллы!), ждет чего-то, ждет…
Вилла (твоя вилла) вздрагивает.
Раз.
Другой.
Третий.
Делает шаг навстречу дому.
Моему дому.
Ты появляешься в окне второго этажа – видел бы ты сейчас свою физиономию. Ты еще пытаешься остановить дом окриками, но уже понимаешь – твоя вилла тебя не послушается.
Дом пофыркивает по-конски, зовет виллу за собой.
Я уже знаю – они уйдут вместе.
Я спрашиваю себя, почему твоя вилла идет за моим домом, почему она такая же, как мой дом. Тут же догадываюсь – когда вижу кровь на твоем домашнем халате. Всё-таки я не промахнулся, когда стрелял в ту ночь, назад, через плечо, не целясь… ты помнишь? Помнишь?
Дома уходят в темноту леса.
Замирают на опушке.
Бросаюсь прочь из дома на веранду – сталкиваюсь с тобой, ты уже здесь, на улице, оторопело смотришь то на меня, то на дом, спрашиваешь:
– Зачем… зачем он это… зачем?
Фыркаю:
– А это вы у него спросите.
– И спрашиваю у него! Ты чего творишь? А?
Вилла вздрагивает.
Дом тоже вздрагивает.
Что-то подсказывает мне – они собираются говорить с нами.
И я не ошибаюсь.
– Почему вы убили его? – спрашивает дом. Спрашивает у меня.
Пожимаю плечами.
– Он гнался за мной. Хотел убить.
Дом (мой дом!) поворачивается к тебе:
– А вы… почему вы убили его?
Ты теряешься:
– Он… он слишком много знал…
– Что знал?
– М-м-м-м… – ты поворачиваешься ко мне, – что… что вы узнали в моем доме?
Отчаянно пытаюсь вспомнить. Понимаю, что не просто не помню – не знаю.
– Вы… вы стерли мне память?
– Друг мой, вы меня переоцениваете.
– Тогда… тогда почему я ничего не помню? Почему вы ничего не помните?
Смотрим друг на друга.
Не находим ответа.
Седой туман о сосны трется,
Дороги