тоял утонувший в снегу дом. Он напоминал причудливый снежный сугроб и выглядел очень одиноким. Совсем рядом, среди обледенелых берегов, извивалась черная как уголь река: быстрое течение не позволяло ей замерзнуть зимой. На мосту же не видно было никаких следов, да и вокруг дома лежали никем не тронутые снежные сугробы.
В доме было тепло. В подвальной печи медленно горел торф. Пробивавшийся в окошко лунный свет освещал белые чехлы, которыми на зиму закрыли мебель, и окутанную тюлем хрустальную люстру. А в гостиной, возле самой большой, какая только была в доме, изразцовой печи, все семейство муми-троллей спало долгим зимним сном.
Они всегда погружались в спячку с ноября до апреля, потому что так уж повелось со времен их предков, а муми-тролли придерживаются семейных традиций. У всех у них, как и у предков, животы были набиты еловой хвоей; а рядом с кроватями в ожидании ранней весны муми-тролли сложили все, что может понадобиться, когда они проснутся: лопаты, солнечные очки, кинопленки, анемометры[1] и тому подобные вещи первой необходимости.
Тишина и покой были полны ожидания.
Порой кто-то вздыхал во сне и, свернувшись клубочком, еще глубже зарывался в свою перину.
Луч луны, блуждая по гостиной от кресла-качалки к столу, переполз через медные шары, украшавшие спинку кровати, и ударил Муми-троллю прямо в лицо.
А потом произошло нечто неслыханное, не случавшееся никогда с тех самых пор, как первый муми-тролль погрузился в зимнюю спячку. Маленький Муми-тролль проснулся и заснуть уже больше не мог.
Он взглянул на лунный свет, на ледяные узоры на оконном стекле. Муми-тролль услыхал, как внизу, в подвале, что-то бормочет печь, – с малыша все больше и больше слетал сон, и он все сильнее и сильнее удивлялся тому, что происходит. В конце концов он встал и едва слышными шагами подкрался к маминой кровати. Он осторожно потянул ее за ухо, но она не проснулась, а свернулась этаким безразличным ко всему клубочком.
«Если уж мама не просыпается, других и подавно не разбудишь», – подумал Муми-тролль. Неслышно побрел он по такому нужному и таинственному теперь дому. Все часы давным-давно остановились, и повсюду лежал тонкий слой пыли. На столе в гостиной стояла с осени суповая миска, а в ней – остатки еловых иголок. Наверху, под потолком, в своем тюлевом одеянии тихонько позвякивала хрустальная люстра.
Внезапно Муми-тролль остановился в теплом сумрачном углу, куда не проникал лунный свет, и ему стало страшно. Он вдруг почувствовал себя ужасно одиноким и покинутым.
– Мама! Проснись! – закричал Муми-тролль и потянул ее одеяло.
Весь мир исчез!
Но мама не просыпалась. Сны, в которых ей снилось лето, стали чуть беспокойнее и грустнее, но проснуться она так и не смогла. Муми-тролль свернулся калачиком на коврике рядом с ее кроватью. На дворе по-прежнему стояла долгая зимняя ночь.
Когда рассвело, тяжелый снежный сугроб на крыше вдруг зашевелился. Он все сползал и сползал вниз, а потом решительно съехал с края крыши и мягко шлепнулся на землю.
Теперь все окна были погребены под снегом и лишь слабая полоска света просачивалась в дом сквозь ледяные узоры на стеклах. Гостиная больше чем когда-либо казалась какой-то неправдоподобной, словно она притаилась глубоко внизу, под землей.
Муми-тролль долго прислушивался, навострив уши, потом зажег ночник и бесшумно подкрался к комоду, чтобы прочитать весеннее письмо Снусмумрика. Оно лежало на своем обычном месте, под трамвайчиком из пенки, той самой, из которой делают трубки. Письмо это как две капли воды было похоже на все остальные весенние письма Снусмумрика. Он оставлял их Муми-троллю каждый год, отправляясь в октябре на юг.
Наверху большими круглыми буквами было написано: «Привет!» Само же письмо было кратким:
«Спи спокойно и не горюй. В первый же теплый весенний день я вернусь к тебе. Жди меня, будем вместе строить запруду.
Муми-тролль много раз перечитал письмо, пока не почувствовал, что проголодался.
Он пошел на кухню. Кухня тоже находилась глубоко, на много миль под землей, и там было необыкновенно чисто, прибрано и пусто. В кладовке было тоже хоть шаром покати. Муми-тролль нашел лишь бутылку брусничного сока, который уже начал бродить, и полпакета запыленных хрустящих хлебцев.
Муми-тролль уселся под столом и, перечитывая письмо Снусмумрика, принялся за еду.
Потом он лег на спину и посмотрел на квадратные деревянные чурбачки под столешницей. Стояла глубокая тишина.
– Привет! – прошептал вдруг Муми-тролль первую строчку из письма Снусмумрика и дальше стал читать наизусть: – Спи спокойно и не горюй. В первый же теплый весенний день… – Тут он чуть повысил голос и вдруг запел во все горло: – Я вернусь к тебе! Я вернусь к тебе! И наступит весна, и будет тепло, и я вернусь к тебе, и к тебе вернусь я… к тебе… и навсегда-навсегда-навсегда!..
Тут Муми-тролль внезапно смолк, пронзенный взглядом крошечных глазок, уставившихся на него