ни происходило, хотя бы снег валил, что иногда и случалось, войска Петербургского гарнизона в этот день 1-го мая неукоснительно шлепали по грязи 25 верст через Лигово в Красное Село, одетые во все белое. Граждане одеваются по погоде. Войска – по уставу.
Железная дорога от Красного и до Дудергофа проходила по низине и шла параллельно главному лагерю, который был расположен на возвышенности, приблизительно в километре расстояния. В одну линию были вытянуты 1-я и-2-я гвардейские пехотные дивизии, в перемежку с их артиллерией, 1-й и 2-й бригадой. На самом правом фланге стояли Преображенцы, затем 1-я батарея 1-й артиллерийской бригады, левее их Семеновцы, затем опять артиллерия, за нею Измайловцы и Егеря, а затем дальше 2-я дивизия, Московцы, Лейб-гренадеры, Павловцы и Финляндцы. Левее Финляндцев помещались бараки Пажеского корпуса. Участок нашего Семеновского полка был расположен на самом высоком месте, если смотреть от станции Красное Село влево от Царскосельского шоссе. Тут же, в расположении нашего полка, шагах в двухстах от передней линейки, стояла деревянная дивизионная церковь. На площади перед Красносельской станцией всегда торчало десятка полтора потрепанных извозчиков с дребезжащими пролетками, такого сорта, для которых уже в столице места нет. Обслуживали они главным образом офицеров 1-ой дивизии, т. к. офицерам 2-й удобнее было сходить на „военной плат-форме“, полустанке, расположенном между Красным Селом и Дудергофом. У каждого полка были свои любимые извозчики. У нас был рыжий Фома, который, если выходили наши, с другими уже не ездил. У рыжего Фомы была тоже рыжая, тощая, но довольно резвая лошаденка, которая со станции в лагерь, все время в гору, с двумя, а иногда и тремя седоками, трусила, бывало, минут двадцать, и все это за почтенную сумму в два двугривенных. Зато по субботам, к 12-часовому поезду в Петербург, та же лошаденка, со стоящим и размахивающим кнутом Фомой, спархивала с горы вниз на станцию в рекордное время… Лагерь стоял в березовой роще и издали, да и вблизи, был очень красив. Перед ним, от Преображенцев и до Финляндцев, версты на две, тянулась широкая, шагов в 20, утрамбованная и обильно посыпанная песком дорога, носившая название „передней линейки“. Содержалась она в безупречной чистоте, и бросить на нее бумажку или окурок был проступок. Отношение к этому месту было приблизительно такое же, как у моряков к „шканцам“ на военном корабле. Ездить по ней в экипаже было, разумеется, строжайше запрещено. Верхом же проезжать по всей ее длине имели право только царь, очень высокое начальство и дежурный по войскам лагерного сбора, т. е. лица, которым по уставу вызывался полковой караул. По середине каждого полка, немного отступя вглубь, позади передней линейки, находилась также обильно посыпанная песком площадка, а на ней стояли две палатки. В одной помещался полковой караул, а в другой дежурный, или помощник дежурного по полку. Между этими палатками, на особой стойке, одетое в клеенчатый чехол, полулежало полковое знамя. Около знамени всегда стоял часовой. На передней же линейке, на флангах каждого