резвился патластый виолончелист. В Берлине он играл на органе из швабских сосисок, на английском рожке из кислого теста, а закончил всё игрой на треугольнике из гуано и сливочных кизяков. Над городом Вшивенбергом летали надувные ситные шары, и голые девки на велосипедах клаксонили и сбрасывали в толпу гнилые парики и куски разноцветного целлофана. Новости.
«Совсем с ума сошли, гниды! Развлекаются! Когда они сжирают порцию суши, я только начинаю угрызать сушку. – подумал Нерон, – Надо написать Марте».
«Клошменбург, Бубликенштрассе 666, пост-оффис 3—2—2—2—3—3. Бабуле Марте» – вывел он на бумаге.
И так бы продолжалось и далее, если бы Гитболан не подал зычную команду:
– Нерон! Заводи лошадей! Едем!
– Куда? – растерялся Нерон, – Шеф, утро ещё! Петухи спят!
– Это в Нусекве петухи спят! Не задавай глупых вопросов! В дорогу!
И странная троица растворилась в воздухе.
А где были бабы в это время мы так и не узнаем.
Цокот прошёлся левой стороной улицы и стих.
Все поёжились.
Глава 10
Подведение итогов
Вечером Гитболан сидел в японском халате на положенном месте и бранил пристыженного Нерона, который стоял перед ним, как школьник перед доской, всё время потирая якобы повреждённую ногу. Кропоткин стоял тут же и тоже тёр ногу, только другую, целую.
– Я не понимаю, – говорил он, как, несмотря на мои неоднократные просьбы и приказы, не была обеспечена полная конфиденциальность нашей поездки. Что вы ведёте себя, как малые дети, господа? Ставка больше чем жизнь! Я не понимаю! Как так можно?
Нерон мялся, и если бы не встрявший в беседу Кропоткин, который ловко увёл разговор в другую сторону, неизвестно, до чего дошёл бы рассерженный Гитболан.
– Давайте я вам лучше расскажу нечто более интересное! Свой рассказ я мог бы назвать так: «Казнь соглядатая», – начал ранее молчавший, но вовремя пробудившийся Кропоткин, – Слушайте! В бытность мою в хрупком подростковом возрасте я учился в гимназии в некоем городе, названия которого у меня, как и Сервантеса нет совершенно никакого желания припоминать. Городишко был надо сказать гаденький, хотя и довольно приличный по размерам. Гаденький, как гаденьки большинство подобных ему городов. Улицы были серы, чем занимались жители, никто никогда не узнает, даже истязая горожан адскими пытками. Количество жлобов в городе удваивалось каждые десять лет, люди приличные вымирали или исчезали. В гимназии нравы ничем не отличались от нравов, господствовавших в иных заведениях этого города, не отличались они и от нравов, господствующих сейчас в современных школах. Такая же гадость, только с греко-латинским уклоном! Поощрялось позорное доносительство. Я долго не мог определить, кто же гадит в нашем юном огороде, пока наконец случай не позволил мне этого сделать. Я вычислил доносчика дедуктивным методом. Я вывел доносчика на чистую воду. Он стучал на нас преподавателю