услышать и эти! Только не слишком долго! Нам ещё надо успеть кое-что сделать!
И Нерон, уже оторвавшись от холодного мрамора, стал читать нараспев дрожащим взволнованным голосом:
«Смиренье, Кротость, Звонкий Смех,
И Лёгкий Шаг, но… ах,
Ах, милый ангел – я из тех,
Кто ввергнут в прах.
Пытаясь выразить игру,
Что вижу в вас,
Я всё равно не подберу
Уместных фраз!
Будь я моложе, я б зачах
Давным-давно,
Но это… выразить в словах
Мне не дано.
Ужасно беден мой язык!
Будь дураком,
Я б к вам (когда бы мог), приник…
(Не языком!)
Когда в Сахаре (может быть)
Или в лесу
Меня попросите… попить,
Я вас… спасу!
Смиренье, Кротость, Звонкий Смех,
И Лёгкий Шаг, но… ах,
Ах, милый ангел – я из тех,
Кто ввергнут в прах».
– Всё! Пульпия! Ты здесь? Как ты сюда попала? Чудо моё! – очумело вращая головой, наконец в глубокой печали вопрошал Нерон, Предательница моя!
Ответа ни на один вопрос не последовало. На такие вопросы и живые женщины отвечают неохотно, а мёртвые – тем более. Изваяние продолжало холодно вперяться в длинную колоннаду с нишами для картин.
– Развратница! Не вынеся соблазна, Ты мерзостному гею отдалась, свои раздвинув ноги так прекрасно!… У меня терцины попёрли! Так не доставайся же ты никому, сука! – крикнул Нерон и что было сил жахнул железным кулаком по доисторической голове. Удар был такой силы, что мраморная женщина разлетелась на куски. Кропоткин еле увернулся от нескольких увесистых осколков, просвистевших, как бандитские пули около его первомайского виска. Нерон же, потрясённый, горестно опирался на колонну и делал вид, что ему тяжело до предела.
– Ты чего же делаешь, Ирод? – испугался Кропоткин, всё ещё загораживаясь ладонью, – Нас тут повяжут за твои художества! Гермафродит.., то есть… – Герострат! Ты меня чуть не покалечил!
– Друг мой! – миролюбиво сказал Гитболан, – Не хамите своим любимым в первый день встречи! Вы ещё успеете нахамить ей, прожив с ней пару лет!
– Главное честь не потерять, совесть спасти! Слезу ребёнка не дать в обиду! А всё остальное пусть горит белым пламенем! – ответил бегущий Нерон, по пути поддавая и обрушивая пробковой сандалией витрины с камеями и пасхальными яйцами долгоиграющих династий Поднебесной.
– Накупили старья за крестьянские денежки! Гады! Сволочи!
Гитболан, летевший чуть выше пола, был весел и возбуждён. Ему нравился избыток адреналина в вечных жилах. Ему нравился этот чертог искусств. Нравилась его бренность.
– Нерончик! – кричал он, – Ой ты гой, по залу мечется разудалая минетчица! Не впадай в меланхолию! Впереди – целая жизнь! Всё ещё только начинается! Подрастают новые девушки, таящие в себе новые тайны и соблазны! Или то, что они сами считают тайнами и соблазнами! Они счастливы, потому что