подборку из «неслышимого спектра», подготовленную днём раньше. Эффект обескуражил его: в доке «открылись двери», а у дома Диккенса Годен уже «разгуливал» пустыми коридорами и всё гонялся за тенью Маус. В какой-то момент тень остановилась, и тогда, чуть замедлив шаг, Паскаль увидел её. Он отчётливо увидел Эмили. Годен и Маус стояли у окна. Квадратное окно в конце коридора светилось ярким и словно неземным светом. На Эмили было платье невесты, ажурные чулки и эффектные сапоги Elche на тонкой шпильке.
Неповторимая Эм. Под платьем у неё не было ни трусов, ни бюстгальтера. Лишь просвечивал пояс и то ли проступал, то ли угадывался чуть ниже узкий прямоугольник цвета асфальта дождливым утром.
– Привет, – промолвила Эмили и улыбнулась.
– Привет, – удивился Паскаль.
Другая реальность была прекрасна.
Паскаль и Эмили взялись за руки. Оба почувствовали тепло и пережили безотчётную радость. К несчастью, радость длилась недолго. Уже в следующее мгновение Паскаль очнулся и обнаружил себя, где и был, – у дома Диккенса. «Руки» Эмили на самом деле оказались поручнями ограждения у Gisors Road. Мимо проехал автобус. Последнее, что Годен запомнил, – звук закрывающейся двери. Хотя и тут неясно – была ли это «дверь» в новое измерение, дверь автобуса или внезапный переход от звука к тишине в его подборке ультразвуков.
Запись закончилась. Годен, впрочем, сомневался – продлись запись дольше, вряд ли его свидание с Эмили тоже продлилось бы. Всё слишком неопределённо – тут тебе и внешние звуки (звуки реального мира – шум города, машины, голоса людей), и содержание самой подборки. Подборка весьма специфичная, но если разобраться – тоже ведь музыка. «Очень тихая музыка», – улыбнулся он про себя. Со своей тональностью, мелодией, ритмом, не говоря уже об особенностях исполнения. Именно стиль (форма, а не суть), рассуждал Паскаль, зачастую определяет качество восприятия современной музыки, да и современного искусства в целом.
Так что тут было о чём подумать.
Другое дело – хотел ли он? По крайней мере, последний опыт у Gisors Road существенно остудил Паскаля. Во-первых, мистика. Слишком много «потустороннего» мнилось Годену в «коридорах», да и в самой возможности повидаться с Эмили. Как атеист, он понимал, что идея абсурдна. Что же до науки, если даже и допустить здесь некую «математику», предметная область казалась чужой и едва ли ему под силу. Годен избегал сомнительных исследований, а если бы и пришлось – уж лучше кокаину поесть.
Мягко говоря, Паскаль не чувствовал вдохновения. Максимум, чего он мог достичь, – научиться галлюцинациям, а точнее – научиться управлять ими. Задача не из лёгких, малоинтересная, да и глупая, если честно. Эмили не вернёшь. Как не вернёшь и Диккенса (разве что памятник, о котором он не просил). Учиться глюкам Годен не хотел. Он и без того мог «повидаться» с Эмили – скажем, во сне или мысленно.
Вернувшись домой, он ещё раз прослушал «Пустые коридоры», распечатал характеристики альбома, собранные им данные (от Гайдна до La Dispute) и позвонил в Нью-Йорк