захватчиков с нашей земли.
– Что вожди хотят от меня?
– Ты видела тех, кто пришел на твой зов на холме. Они хотят их.
И снова страх. Он исходил от него, словно дым от горевшего дома. Она позволила душе лететь свободно.
– Я хочу пойти на свою ферму.
Когда до них дошли новости о приближающихся всадниках, они покинули усадьбу. Братья ушли в лес, чтобы устроить засаду, а мать приказала Толе и Хэлсу уходить без нее. Она не могла представить себя там, в темноте, без запаха мяты и земли, без тепла и комфорта. Тола знала, что мать мертва. Но все же хотела увидеть дом.
– Твоей фермы нет.
– Я хочу пойти.
– Не со мной и моим конем, – сказал Исамар.
– Тогда я пойду сама.
Она сползла с лошади.
– И мои плащи.
Он говорил решительно, но в нем еще был страх. Когда она позволяла себе проникаться эмоциями и мыслями других, то они виделись ей как образы и ощущения. Перед этим человеком она почувствовала себя. Для него она была фигурой, движущейся на фоне огня, существом, звуком ночи – но не лисы и не совы, неуловимым воспоминанием после неясного сна, от которого просыпаешься в поту с бешено бьющимся сердцем.
– Я возьму плащ, – сказала она. – Лошадь можешь оставить себе.
Она спустилась по темному склону холма.
– Садись на коня, – сказал он, догнав ее. – Я отведу тебя на ферму.
Чтобы попасть туда, им пришлось три часа идти в непроглядной тьме. На одной из ферм норманны, кажется, нашли эль – оттуда доносилось пьяное пение. Вдруг песню заглушил вопль девушки, отчаянный, словно звук труб, возвещающий конец света. Потом он стих. Толе не хотелось думать о том, кто это мог быть, хотя она знала, что на этой ферме жила дочь бондаря Элдреда. Ее подруга.
– Плохо дело, – прошептал Исамар.
Да, дело было плохо. Тола крепко-накрепко замкнула все свои чувства. Нельзя думать о том, что происходит, иначе она сойдет с ума.
Они осторожно пробирались к ферме. Копыта коня тихо ступали по влажной земле.
Норманны наверняка слышали звуки битвы на вершине холма, даже если ничего не было видно, и ждали, что скоро их воины спустятся вниз.
Между полей они нашли узенькую тропинку, ведущую к ее дому.
– Они ушли, – сказал Исамар.
– Откуда ты знаешь? – шепотом спросила она.
– Они сожгли все дома дотла. Если бы они собирались оставаться, это было бы безумием. Им понадобился бы кров для себя и животных.
Стараясь не шуметь, они неслышно шли по тропе. Она сошла с коня, чтобы свет огня случайно не выхватил ее фигуру и ее не увидели на лошади. На ней был норманнский плащ, но она знала, что ни один норманн не сидит в седле так плохо, как она, особенно с ее сломанными ребрами.
Когда они дошли до ее дома, огонь уже угасал. Норманнов не было видно, но все вокруг было разрушено и разбито в щепки. Посреди двора лежал их пес Лар с ужасной раной на боку. Тола отвязала его, но он был уже старый и предпочел лечь перед домом, чем бежать с ними. Они не могли заставить его двигаться, а тащить пса через поля не было сил. Он много