сидеть с матерью и слушать с ней религиозные передачи, сжимая ее потную ладонь, но Бог покинул его. Он помнил только основы христианства: мифы, жесткие моральные устои и маниакальное пуританство.
После таких посиделок Антуанетта всегда целовала его ладонь и отпускала, лежа в своей постели, спокойная, точно морская корова. Все ее эмоции теперь покоились под землей, и она смотрела на мир отрешенно. Она становилась все толще и толще, пока в конце концов не лопнула, как перезрелый грейпфрут, и не выронила зерно – малышку Рейчел.
Когда Рейчел просыпалась посреди ночи, Лотто всегда приходил к ней первым. Усаживался в кресло, укачивал и кормил смесью. В течение первого года его маленькая, вечно голодная сестренка, которую именно он обязан был кормить, стала центром его вселенной. Лицо Лотто к тому моменту затянуло коркой горячих, пульсирующих угрей, и теперь он уже не был прежним красавцем. Но это не имело значения. Девушки преодолевали отвращение и все равно целовали его, ведь он был богат. В мягких девичьих ртах, их виноградных жвачках и горячих языках, среди вечеринок поцелуев в парках и уборных терялся и таял весь тот ужас, что обрушился на него со смертью отца.
Лотто мчался домой по ночной Флориде и так быстро крутил педали велосипеда, словно пытался удрать от своей печали. Но она все равно всегда настигала его. Спустя один год и один день после смерти Гавейна четырнадцатилетний Лотто на рассвете спустился в столовую их дома. Он собирался набрать сваренных вкрутую яиц, чтобы съесть по пути в город, где его уже поджидала Трикси Дин. Ее родители уехали на уик-энд. В кармане у него лежала баночка WD-40, лубриканта, который, если верить парням из школы, был просто необходим в этом деле. Но тут из темноты до него внезапно донесся голос матери:
– Милый. У меня есть новости.
Лотто испугался, зажег свет и увидел ее, сидящую в дальнем конце стола, в черном костюме, с волосами, уложенными на манер огненной короны.
«Бедная ма, – подумал он тогда. – Такая распустившаяся. Такая толстая. Она до сих пор думала, что никто не знает о том, что она все еще принимает обезболивающие после рождения Рейчел».
Через несколько часов после этого разговора Лотто в одиночестве стоял на пляже и отчаянно смаргивал слезы. Оказывается, посетители с портфелями вовсе не были ее ухажерами, они были адвокатами! Всему конец. Прислуга уже разбежалась. Кто же теперь будет выполнять их работу? Плантация, его детство, фабрика, бассейн, Хэмлин, где его предки жили всегда, – все пропало. Даже призрак его отца.
Все, все продано…
Пляж Полумесяца был красивым местом, но их новый дом на сваях оказался маленьким и розовым, и на фоне дюны выглядел, как коробочка из бетонных блоков «Лего». Пеликаны парили на жарком соленом ветру над зарослями карликовых пальм. На этот пляж постоянно приезжали какие-то люди, и, хотя дюна и скрывала от глаз их грохочущие разбитые пикапы, в доме их все равно было слышно.
– Этот дом? – спрашивал ее Лотто. – Ты могла бы купить целую милю