крыть Харьков.
– А я что говорю? Крыть – и никаких!
– Крыть – и никаких. Гм! То же самое заладил и твой Мося: крыть и крыть!
– При чем Мося?
– Ты ж сам видишь – при чем. Ты хочешь крыть, Мося хочет крыть. Крой и никаких! А условия у нас для этого подходящие есть?
– Есть! – оторвал Корнеев. – Не меньше условий, чем у Харькова. Будьте уверены. Машины, слава богу, работают, бригады отличные. В чем дело, я не понимаю?
– А я вот не уверен.
– В чем ты не уверен?
– Во всем не уверен. Не уверен в щебенке, не уверен в песчаном карьере, не уверен в транспорте, не уверен в организации, не уверен в воде. Да мало ли в чем!
Корнеев сощурился.
– Не веришь?
– Не уверен – не значит не верю.
Маргулиес суховато улыбнулся.
– Сначала удостоверюсь, а потом поверю. Не горячись. Не будь Мосей. Время есть.
– Где время? – почти закричал Корнеев, краснея. – Какое время? Что ты чушь порешь! Ты что, смеешься? И так запаздываем! Надо немедленно крыть. Не откладывая.
– Ну вот, я ж говорю – типичный Мося! Определенно. Как же ты хочешь немедленно крыть, когда сам не хуже меня знаешь, что ермаковская смена крыть не может? Ведь не может?
– Не может.
– Ну вот.
– Ермаков не может, так Ищенко может.
– Верно. А до Ищенко у нас семь часов. Времени достаточно. Там посмотрим.
Корнеев остановился.
Маргулиес тоже остановился.
– А тебе кто сказал, что я против?
Они посмотрели пытливо друг на друга.
– Значит, будем крыть? – поспешно сказал Корнеев. – А? Давид? Крыть будем?
Они стояли на переезде. Взад и вперед катался длинный состав, задерживая движение.
– Не знаю.
– А кто ж знает?
– Смотря по фактам. Во всяком случае вот что…
Маргулиес сосредоточенно свел длинные мохнатые глаза к переносью и опустил голову.
– Вот что во всяком случае. Во-первых…
Он положил на ладонь желтый карандаш и стал его осторожно подкидывать. Он любовался зеркальными ребрами граненого дерева.
– Во-первых, расстановка сил. Во-вторых, материал, В-третьих, транспорт. В-четвертых, летучий ремонт. Это ты, пожалуйста, возьми на себя. Нажми на комсомол. Пройдись по фронту работы. Погуляй. И потом вот еще что…
Он несколько замялся. Даже пальцами пощупал, помял воздух.
– Видишь ли… Мне бы не хотелось… – зашепелявил он. – Ты сам понимаешь… К чему этот шум раньше времени? Терпеть не могу. Совершенно ни к чему. Сейчас же все бросятся, подымется галдеж… тут – корреспонденты, писатели… Дело большое, громадное… А подорвать его раньше времени ничего не стоит. Ошибемся в чем-нибудь, не подумаем – сядем: с кем не бывает? И из этого целое событие могут сделать. Начнут сейчас же обобщать, потянут назад. Желающие найдутся, не беспокойся. Всю мысль иссобачат…
Он вдруг твердо сказал:
– Одним словом, поменьше шуму. И неожиданно для самого себя:
– Мы рекордсменством не занимаемся.
Эти слова вырвались как-то помимо