и ярко написано кудрявое дерево, хижина и стояла настоящая скамья.
Он шел, как фокусник-жонглер по сцене старинного народного театра эпохи Елизаветы Английской, весь опутанный разноцветными лентами талонов, звенящий металлической посудой, гремящий ножами и вилками.
Котлеты приближались к Маргулиесу. Он уже видел их во всех подробностях пухлого пюре, облитого коричневым соусом.
Продавщица сняла пенсне и постучала по газете.
– Товарищ Маргулиес, Харьков, а? Что вы скажете?
Маргулиес кисло улыбнулся.
– Да, бывает, – неопределенно сказал он.
И отошел.
Корнеев поставил на скамейку тарелки. Маргулиес влез на эстраду и сунул нос в пюре.
– Роскошные котлеты! Между прочим, который час?
Он потянул за ремешок корнеевских часов.
– Без четверти девять.
– Верно идут?
– С точностью до пяти минут.
Не говоря ни слова, Маргулиес слез с помоста и быстро пошел к двери.
– Куда ты, Давид?
Маргулиес махнул рукой:
– Потом.
– Давид! Подожди!
Маргулиес повернулся в дверях:
– У меня в девять прямой провод.
– А котлеты?
– Кушай сам. Я – в гостинице. Может, захвачу. В случае чего – я на междугородной.
Он торопливо выбрался из столовой.
XIV
Время – без десяти девять.
Сметана спрыгивает на землю.
Ладони горят, натертые штангой турника. Ладони пожелтели, пахнут ржавчиной. Сметана подбирает с земли пятаки, карандашики, талоны, перышки.
Он вытирает подолом рубахи пышущее лицо.
На тощих деревянных ногах посредине улицы, как нищий, стоит высокий рукомойник. Сметана подымает крышку и заглядывает в цинковый ящик. Воды нет.
Ладно.
Он заправляет рубаху в штаны. На горящем темно-розовом лице лазурно сияют глаза, опушенные серыми ресницами. Он глубоко и жадно дышит. Ему кажется, что он выдыхает из ноздрей пламя.
В бараке – никого.
Он быстро идет по участку.
В бригаде семнадцать человек, не считая моториста. (Интересно, сколько было в харьковской бригаде?) Из них: три комсомольца, один кандидат партии Ищенко, остальные – беспартийные, все – молодежь…
Прежде всего найти комсомольцев – Олю Трегубову и Нефедова.
Участок огромен.
Время сжато. Оно летит. Оно стесняет. Из него надо вырваться, выпрыгнуть. Его надо опередить.
Сметана почти бежит.
Тесовый и толевый мир участка резко поворачивается вокруг Сметаны. Он весь в движении, весь в углах и пролетах.
Сметана видит:
Угол – пролет – турник – рукомойник – мусорный ящик, – и над ним жгучий столб мух.
И в обратном порядке:
Мухи – ящик – рукомойник – турник – пролет – угол.
С телефонных столбов во все четыре стороны света палят пищали черных раструбов. Радиорупоры гремят роялем. Бьют изо всех сил, как по наковальне, аккордами Гуно, коваными кусками "Фауста".
От столба