Виктор Кротов

Этюды о непонятном. Сборник эссе


Скачать книгу

во всём этом нету. В нелепостях меня уличает, провозглашает разницу наших мировоззрений. А мне всё любопытно: чего же он тут пугается? То ли думает, что я на его свободу разговором о загадках-разгадках покушаюсь, то ли он лучше меня чувствует, как от собственной судьбы отошёл, и ему ещё больнее неразгаданный день прожить… Может, я наконец что-то стоящее случайно придумал?..

      Коробок

      Памяти отца

      – Так и только так, говоришь? – Узловатой почерневшей рукой он выгребает из прорванного гвоздями кармана дежурную коробку спичек. Желтые от табака пальцы держат коробок ко мне лицом, красной этикеткой с противопожарным призывом. – Какого цвета?

      – Красный. Буквы белые.

      – Синий.

      – Ну, разве что по краям полосочки…

      – Синий.

      – Ну я же вижу, что красный.

      – А я вижу, что синий. – Коробок на секунду разворачивается обратной стороной, чтобы мне посмотреть, и тут же принимает прежнее положение. – Для меня синий.

      – Да, для тебя синий.

      – Вот так и всякая наша истина в жизни. С какой стороны смотреть.

      Старея, он все больше врастал в землю и все больше тянулся изнутри к небу. В светлой березовой роще или в мрачном чернолесье, где он со своей седой бородой и развевающимися космами напоминал лешего с билибинской картинки, он вдруг тихо и яростно запевал духовный гимн. И лес вокруг него становился храмом.

      – Сколько же ты их помнишь, этих гимнов?

      – Сотни две, не меньше. В детстве меня мама часто к баптистам водила.

      – А теперь ты как их поешь: просто как песни? Похоже, что по-другому.

      – По-другому. Пою земле, лесу, небу. Жизни.

      – Богу тоже?

      – Его с моей стороны не видно. Но и отрицать не берусь. Церковников, попов не люблю, это да. На это у меня причин достаточно. А жизни, природе – любые гимны пропеть готов. Умереть я только зимой могу, когда все вокруг в сугробах, когда нельзя на земле работать.

      …Январский приглушенный день. Последние часы его жизни. Он уже выкурил последнюю свою сигарету. Не выкурил – пару раз затянулся, когда ее поднесли к его губам. Он перестал есть и пить. Он перешагнул тот порог, на котором прекращается общение с живыми. Но что-то еще – или уже – не давало ему покоя. Что-то он хотел сказать перед уходом, но речь его прекратилась. Только высохшая узловатая рука время от времени приподнималась и показывала наверх. Словно жизнь повернулась к нему новой стороной, и это было важно.

      Новичку всегда удивительно

      Вот и мне, давнему почитателю фантастики, разрешено побывать в прошлом. Недолго, всего несколько троллейбусных остановок прокатиться. Зато рядом со мной, у окошка (да-да, вспоминаю, всегда у окошка) сидит с открытой книгой столь знакомый и столь неизвестный мне теперь подросток – худой, долговязый и невзрачный, в коричневом берете и в черном драповом пальто, перешитом из дедушкиного