дал клятву больше вообще не прикасаться к картам. Проблема была, однако, в том, что деньги позарез требовались на летний отпуск – а у него их не было. Конечно, были средства, отложенные в банк, но их могло не хватить. Было еще немаленькое жалование, но оно ему совершенно мизерным по сравнению со вчерашним проигрышем. Он вполне представлял себе вероятные желания супруги, которая окажется на европейском курорте, да и Леночка была большой любительницей пройтись по магазинам.
Пьянство также виделось ему черным пороком, ведущим к окончательному падению. В своей связи с Марфой он винил исключительно водку. Бегая по кабинету из угла в угол, он твердо решил больше не брать и капли в рот, в конце месяца рассчитать Марфу и даже, может быть, признаться во всем жене. Повинную голову, как известно, меч не сечет.
К губернатору они отправились на извозчике, что стало темой очередного неприятного разговора с супругой. Проигнорировав его жалобу на головную боль, она в очередной раз завела разговор о том, что по статусу им вполне полагалось бы собственное ландо или бричка. Ксенофонт Ильич был категорически против: он не раз подсчитывал, что даже ежедневные поездки на извозчике обошлись бы вдесятеро дешевле, чем покупка и содержание упряжки.
У Лодыженского собрался весь цвет вологодского общества. Ксенофонт Ильич даже забыл о головной боли и ссоре с женой, раскланиваясь со старыми знакомцами. Некоторых из них он не встречал уже год-другой. Все-таки работа в гимназии чрезвычайно затягивала, лишая его значительной части интересной жизни.
С губернатором он не был знаком накоротке, хотя несколько раз встречался с ним на различных церемониях. Пару раз губернатор посещал их гимназию и чрезвычайно всем понравился простыми манерами и отсутствием высокомерия. Сейчас он лично поздоровался с Миллерами, причем поцеловал руку Анны Марии, к ее полному восторгу.
Вскоре позвали к ужину. Ксенофонт Ильич оказался за столом между супругой и некой молодой барышней, которую ранее не видел. Барышня была весьма современна, привлекательна и миниатюрна, и он не смог удержаться от того, чтобы не обратить на нее особое внимание. К счастью, с другой стороны от Анны Марии сидел болтливый торговец сахаром Бронштейн, давно страдавший графоманией, и надежно отвлекал ее от мужа.
Девушку звали Марица, и Ксенофонт Ильич сразу заподозрил ее сербское происхождение – хотя говорила она чисто, почти без акцента. Свое появление здесь, среди чиновников и предпринимателей, она объяснила ему сразу и бесхитростно. Она была переводчицей при приехавшем из Тузлы торговце, искавшем поставщиков масла. Торговец, однако, оказался так очарован русским гостеприимством, что беспробудно пил уже неделю и не вылезал из гостиных различных местных дам. При этих словах Марица смешно сморщилась и выразила явное неудовольствие.
Сейчас незадачливый торговец был здесь, но, не дожидаясь застолья, принял несколько рюмок водки и уже блаженно дрых где-то в губернаторских покоях. А девушке ничего не оставалось, как ждать его.
Развеселившись от столь невероятной истории, Ксенофонт