тушей золотопромышленника и судовладельца. Он медленно переставлял ноги, успевая разглядывать стоявших на берегу. По лицам пытался понять, как восприняли приход первого парохода. Знают ли они, кто построил его да в какую копеечку он обошелся для Кытманова? На лицах и восхищение, и любопытство, и недоумение, но только не вопрос о затратах. Людей с пустыми мошнами такие мысли вряд ли посещают. Пожалуй, лишь Киприян Михайлович мог прикинуть, сколько ушло золотых на эту невидаль.
Александр Петрович Кытманов весь путь от Енисейска до Дудинского только и думал: как лет через пять – десять, его мощные пароходы вытеснят с Енисея парусники и шитики и станут ходить сначала до Гольчихи, а потом, кроша льды, и до самого Петербурга. Он уже прикинул, где надобно строить добротные пристани и деревянные причалы, сколько придется установить створов и бакенов, сколько обслуги содержать. Думал обо всем, стоя на палубе и отдыхая в каюте. Даже во время обильных обедов и ужинов. Хватит у него ума, и таланта, и денег! Вот найти бы да достать уголек в тундре! И тогда никто и ничто не истребит его желание разбудить этот дикий край гудками красавцев пароходов.
Кытманов остановился на последней ступеньке, будто выбирал в толпе, кого первого обнять. Но, ступив на землю, сам попал в объятия Киприяна Михайловича. Его темный однобортный пиджак, белая манишка и узкие с манжетами брюки почти слились с фраком купца. И только дугой свисающая золотая цепочка от часов то сияла позолотой на солнце, то исчезала, зажатая телами двух мужчин.
Киприян Михайлович ощутил какую-то невообразимую мощь, идущую от енисейца, уловил густой запах цветущих роз.
– Рад видеть тебя, Александр Петрович, на нашей холодной земле!
– Спасибо! Только не холодная! Жара хуже, чем в Енисейске, – рассмеялся судовладелец. – Смотри, вон у господина Кривошапкина недавно сорванные ромашки успели пожухнуть.
– Ничего, Александр Петрович, будем нюхать духи твои «Чио-Чио-сан». – ответил туруханский начальник. – Китайские розы нонче в моде.
– Ну, как дошли? – вклинился Сотников.
– С Божьей помощью. С такой посадкой, как у «Енисея», шли осторожко. Двести ходовых часов. Правда, напоролись на мель в Курейке. Но, слава богу, выбрались. Надо гидрографам промеры в сомнительных местах делать. Много отмелей на реке.
Разговор прервал залп из ружей со стороны дома Сотникова. Все повернулись на облако дыма, закрывшее часть купеческого дворца, будто там занялся пожар. Киприян Михайлович сквозь пелену увидел стрелявших и подмигнул Кривошапкину и Кытманову:
– Прошу прощения, господа, пушек не держим, а из ружей пострелять мы горазды. Охотники все же.
– Я тебе, Киприян Михайлович, отолью и подарю пушку сигнальную. Будешь выстрелами каждый мой пароход встречать, – фамильярно похлопал Кытманов его по плечу. – Я ведь открыл эпоху пароходства на нижнем Енисее. А там, глядишь, и море Ледовое покорим. Свяжем водой Енисейск с Петербургом и Владивостоком. И пойдет лес сибирский во все концы света на пароходах Александра Петровича Кытманова и его компаньонов. Жить хочется для такого будущего.
Жители