в зале. А после вечера около него толпился люд, еле пробился к нему. Обнял, что-то мелькнуло в нем прежнее, близкое, родное, но встреча была как будто уже за чертой горизонта, на том свете. Довлатов, волнуясь, сказал ему: «Я должен вас поблагодарить, Иосиф». – «За что?» – «Для вас это не важно, но важно для меня. Я вам еще позвоню». Довлатов льстил с достоинством – Бродскому это нравилось. И вообще, такой большой, а льстит, заискивает, зависит. А что Сереже оставалось? Он действительно зависел от рекомендаций Бродского – в «Нью-Йоркер», в издательства, на литконференции и гранты.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Литературный пахан.
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Чего так круто? Заменим на эвфемизм: распределитель литературных благ. А тогда я расчувствовался и хотел пригласить его к нам, тем более ты благоволила к Осе как ни к кому другому из наших питерских знакомцев, но вспомнил о семейном напряге у нас дома в связи с приездом твоей мамы.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Думаешь, он поехал бы к нам?
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Не сомневаюсь. Так он был одинок, неприкаян. Мы с Сережей по пути обратно как раз об этом и говорили. И знаешь, что Сережа вспомнил? Рассказ Валеры Попова про человека, который стал чемпионом, и все перестали ему звонить, думая, что у него теперь отбоя нет от поклонников. Вот и сидит этот чемпион дома, скучает, пока не раздается долгожданный звонок – это ему звонит другой чемпион мира, которому тоже все перестали звонить.
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. Два чемпиона мира – Бродский и Довлатов. Почему не объединить эту парочку в отдельную главу? Тебя Бродский называл ласково Вовой, а Довлатов – Володищей или Вольдемаром. А теперь тебя так зовет Лена Довлатова. А как Бродский звал Довлатова?
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Как мы с тобой: Сережей. Иногда Сержем. Либо Сергуней. Сергеем – никогда! В их отношениях не было равенства. «Как жаль, что тем, чем стало для меня твое существование, не стало мое существованье для тебя» – передадим Осины стихи Сереже и повернем их обратно к автору. Довлатов никогда не воспринимал Бродского ровней. Да тот бы и не позволил, а кто забывался, ставил на место. Когда при их первой встрече в Нью-Йорке Сережа обратился к Осе на «ты», Бродский тут же его осадил. В «Post mortem» я пишу об этом подробно и ищу причины тиранства Бродского над Довлатовым. С помощью психоанализа. Вот отличие мемуаристики от прозы: первая занимается верхами, вторая – корешками. В «Post mortem» я доискиваюсь до причин этой напряжки между ними. Чем не сюжет: и взаимное притяжение, и отталкивание, и соперничество, и зависимость с неизбежными унижениями…
ЕЛЕНА КЛЕПИКОВА. …понятно кого кем.
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ. Не так буквально. Это с нью-йоркской точки зрения Бродского Довлатов – маргинал. Несмотря на свои физические габариты. В Питере все было иначе. Довлатов участвовал в обструкции Бродского после того, как тот прочел у него на дому «Шествие». Такое не забывается. Плюс cherchez la femme. Здесь, в Нью-Йорке, они поменялись местами. Потому Бродский и порекомендовал Сережины рассказы в «Нью-Йоркер», что не считал его соперником.