фляжку и помахал ею перед лицом солдата.
В самый раз! – откликнулся тот. Кавалерия, как всегда, вовремя.
Угощайся, сказал Дрейк, поднося горлышко фляги к его рту.
Будем здоровы, сказал Дуги и сделал глоток.
Будем здоровы. За лучшие деньки.
За лучшие деньки, подхватил солдат и прикрыл глаза.
Дрейк пригляделся к нему и решил, что они с ним примерно одного возраста. Интересно, есть ли у него девушка? Должно быть, нет, поскольку письмо адресовано отцу. Он расстегнул еще одну пуговицу на воротнике солдата, отметив слабо пульсирующую жилку на его шее.
Передай… – прошептал Дуги.
Что? – не понял Дрейк, наклоняясь над ним.
Передай.
Передать? Что передать?
Письмо.
Я?
Отвези его моему отцу. В Корнуолл. Когда все закончится. Когда ты вернешься. Скажи ему, что я держался молодцом…
Ты и сейчас молодцом…
…и расскажи обо мне что-нибудь хорошее.
На дороге показалась колонна танков, солдаты приветствовали их криками. Армия снова двинулась в наступление. Союзники продолжали отвоевывать Францию.
Обещай мне, Фрэнсис Дрейк. Эй, я тебя не слышу.
Я здесь, сказал Дрейк и наклонился ниже.
Обещай мне, сказал Дуги Арнольд.
Обещаю, сказал Дрейк. Я передам твое письмо.
5
От вокзала Виктория Дрейк проехал на метро до Фаррингдона и там вышел из-под земли в прохладные мглистые сумерки. Здоровенная крыса пересекла дорогу, мельком бросив на него недовольный взгляд.
Да, я вернулся, сказал ей Дрейк и зашагал по Тернмилл-стрит.
Слева от него грохотали поезда, а за спиной в бдительном напряжении застыл купол собора Святого Павла. В воздухе висел запах гари, в рот набивалась пыль. Он уже успел забыть, каково это в Лондоне и до чего здесь многолюдно: все спешили по домам после рабочего дня. Хотя на самом деле ничего не забылось; ведь сам он был плоть от плоти этого города, подарившего ему жизнь. Поднялся ветер, над крышами домов возник и начал быстро разрастаться темный облачный фронт. Дрейк прибавил шагу, пересек улицу и двинулся дальше по Клеркенуэлл-Грин. В дверь ночлежки он заскочил всего за несколько секунд до того, как на улице хлынул ливень.
Ему сказали подождать, и он стоял перед столиком в вестибюле; снаружи доносился шелест кативших по лужам колес. В комнате наверху кто-то всем телом рухнул на кровать, скрипнули потолочные балки, и лампа над головой Дрейка закачалась, то освещая, то погружая в тень его лицо. Пахло сырой шерстью вперемешку с подгоревшей картофельной запеканкой, и он вновь ощутил рвотные позывы. Мимо прошла молодая женщина; он отвел взгляд, а она погасила улыбку. На его лице еще сохранялся загар после двух лет, проведенных под французским солнцем; тело его сформировали военные будни и тяжелый физический труд. Шляпа была французская, как и сигареты. Путешествовал он налегке; все необходимые вещи поместились в небольшом чемодане, стоявшем у его ног. Он проводил взглядом женщину, поднимавшуюся по ступенькам. Стройные ноги. В общей гостиной позади него пел по радио Луи Армстронг.
Он посмотрел на телефон в вестибюле и вдруг