на той ранней стадии отношений, когда постоянно ощущается потребность прикасаться друг к другу. Когда стоит лишь коснуться кончиками пальцев кожи возлюбленной, как другие части тела в унисон заявляют, что тоже хотели бы поучаствовать в этом процессе. Пожалуй, это не самое лучшее время для того, чтобы гостить у тещи.
И вот сейчас от ослепительного солнца, буйной зелени и созерцания обнаженных округлостей Флоранс (она отыскала в шкафу бикини) у меня ломило всю нижнюю часть тела.
Настоящим ударом под дых стала для меня новость о том, что кабачки, которые я должен собирать, растут вовсе не на маленьком огороде за домом. До них было идти минут десять по тропинке через лес. Хуже того, Флоранс не разрешили сопровождать меня, поскольку ее запрягли перерабатывать утренний урожай вишни в клафути – что-то вроде фруктового пирога исполинских размеров.
Мне выдали старую соломенную шляпу, которую отказался бы напяливать и осел по причине ее дряхлости, и пару гигантских резиновых сапог, наказав не возвращаться, пока не наберу полную бельевую корзину кабачков.
На всякий случай, чтобы убедиться в том, что я знаю, с чем мне придется работать, Бриджит вышла из кухни и выдала мне образец.
– Voilà, вот что мне нужно, – сказала она.
– Да, кабачки. – Я с умным видом кивнул на овощ, и по форме, и по раскраске явный кабачок.
– Некоторые городские жители путают их с огурцами.
– Только не я, ведь я уже пять лет работаю в пищевой индустрии.
– А… но не думаю, что ты завариваешь чай из кабачков, – сказала Бриджит и, твердо поставив меня на место, изящно повернулась на носке одной ноги и вернулась в кухню.
В этот момент, должен признать, меня впервые пронзила мысль о матереубийстве.
На самом деле было забавно пару часов поиграть в крестьянина.
В какую бы глушь ты ни забрался на юге Англии, город всегда напомнит о себе либо промчавшимся мимо внедорожником, либо шумной компанией яппи на горных велосипедах. Но только не здесь, в Коррезе. Огород представлял собой полосу пахотной земли длиною примерно сто и шириной десять ярдов посреди средневекового запустения. На покатом склоне холма выделялась залитая солнцем поляна, окруженная огромными покосившимися каштанами. Даже проржавевший каркас брошенного фургона выглядел так, будто пролежал здесь сотни лет. Это был винтажный образец французского фургона из рифленого железа, и сейчас он мирно разлагался обратно в железную руду; молодые деревца прорастали через него, и он подгнивал вместе с деревянными ящиками для овощей на месте лобового стекла.
Когда я хлебнул воды из захваченной с собой бутылки, мой глоток был единственным человеческим звуком в этом мире. Гудели насекомые, вскрикивали птицы, шуршали кроны деревьев, но уж точно никто не разъезжал на машинах поблизости. Не могу сказать, что это было так же восхитительно, как погружение в Средиземное море или восхождение на Флоранс, но перспектива провести день в одиночестве в самом сердце Франции казалась не такой уж мрачной.
Хотя я был на огороде совершенно