хмарь.
На этом фоне покачивались то в одну сторону, то в другую, движимые порывами спорадически налетавшего ветра, почти оголённые вершины окрестных деревьев.
Дверь на балкон была слегка приоткрыта – и в комнату свободно проникал сырой, знобящий воздух столичной осени.
– Как бы не продуло Толю! – сказал я и встал. – Закрою, пожалуй, дверь. Форточка всё равно у нас открыта. Комната и так проветривается.
– Дверь – это лишнее, – согласился Довлатов.
Но вместо того, чтобы просто-напросто поплотнее закрыть дверь и покрепче, чтобы не проворачивалась обратно, прижать рукоятку, я вышел почему-то на балкон.
Механически скользнул взглядом по окаймлённой кустами и деревцами, ведущей к дому вдоль торца его и под прямым углом поворачивающей к моему подъезду, мокрой, с тускло поблёскивающими лужицами и плавающими в них жёлтыми листьями, неровной, с буграми и выбоинами, изборождённой извилистыми трещинами, асфальтовой дорожке.
И там, внизу, с высоты четвёртого этажа, разглядел я знакомую голову.
Русоволосая эта голова, не то увенчанная, не то заботливо прикрытая сползающим на лоб, до бровей, то ли нечёсаным чубом, то ли светлым крылом, покачивалась, как и вершины деревьев, из стороны в сторону, и, конечно, принадлежала, ошибки здесь не было, да быть не могло, по причине простейшей её непохожести на остальные, лишь одному-единственному во всей Москве человеку, своеобразному, так я выражусь, вот уже третий год всё покачивающему то влево, то вправо хмельной своей головой под напором нежданно свалившейся на неё и неудержимо разрастающейся богемной славы, и человеком этим был, разумеется, Веня Ерофеев.
Сверху я окликнул его:
– Здравствуй, Веня! Ты меня слышишь?
Голова внизу под балконом в тот же миг перестала качаться.
Веня поднял ко мне лицо.
И воззвал ко мне:
– Здравствуй, Володя!
– Здравствуй, здравствуй! – сказал я ему. – Что ты делаешь там, внизу?
Веня выкрикнул:
– Я заблудился!
– То есть как?
– Заблудился, и всё! Шёл к тебе – и вдруг заблудился. Растерялся. Что делать? Как быть? Как мне жить? У меня – похмелье!..
– Не страдай! Поднимайся ко мне.
– Но куда?
– На четвёртый этаж.
– А подъезд?
– За углом. Самый первый.
– А квартира?
– Дверь будет открыта.
– Мчусь к тебе!
– Я встречу тебя.
Веня побежал по дорожке, завернул за угол дома. Слышно было, как с грохотом захлопнулась за ним тяжёлая дверь подъезда.
И тут же взвилась вверх испуганная этим отчаянным грохотом стайка взъерошенных воробьёв.
Я вернулся в комнату и плотно закрыл за собой балконную дверь.
– Кто там? – спросил Довлатов.
– Ерофеев, – ответил я.
– Веничка?
– Ну конечно!
– Где же он?
– Да сейчас придёт.
Я вышел в маленькую прихожую и пошире открыл дверь квартиры.
И сейчас же