дальнобойщиками района привезена на «скорой» в родильное отделение районной больницы, откуда через неделю вышла с маленьким, опоясанным пестрой лентой кулем, внутри которого спал ребенок женского пола. Как жил этот ребенок потом, Груша не знает, но необходимо допустить, что он все-таки чудом жил. Когда Груша пришла забирать детские вещи на бывшую квартиру Ларисы, ничегошеньки там детского не было, кроме драного клетчатого платья, валенок и пары стареньких серых колготок.
Несмотря на уже упомянутых красивых грузчиков, добрые люди пустили слушок, что к этому ребенку все-таки может иметь отношение тогда еще Грушин муж Лысенко. Груша пыталась вывести его на чистую воду, но Лысенко не сознавался. Он только неожиданно заявил, вопреки своему вредному характеру и обычной скупости, что готов взять сиротку к себе и что он, Лысенко, возражать не будет, если Груша решится стать Зинаиде родной матерью.
Тогда Груша пошла в больницу и сказала медсестрам, что мать ребенка, Лариса, пропала в очередном загуле, а Зинаиде Петровне принесла вишневый компот. Это было шестое исчезновение Ларисы из города, но, в отличие от прошлых, время шло, а Лариса не возвращалась. Узнав, что Зинаиду Петровну Зимину через три дня отправляют в детдом, Груша подала заявление об опеке, забрала ее из больницы, стала кормить, лечить, купать и одевать, петь ей колыбельные песни, а потом учить буквам, гулять с ней, читать ей книжки, водить в садик – словом, воспитывать.
Зинаида Петровна приехала с Грушей в Париж, где на семейном совете решено было представлять ее французам как Иду Лысенко. После Грушиного развода состоялось еще несколько таких советов, и Зинаида Петровна, чтобы скорее получить гражданство и надежную крышу над головой, стала жить с папой, который к тому времени уже очень удачно женился на коренной парижанке, эмансипированной сорокалетней девице Кристель. У девицы Кристель все было прекрасно – и дом, и душа, и тело. Она поработала один год в возрасте восемнадцати лет секретарем и больше не работала, сидела на пособии и не делала практически ничего. Может быть, поэтому она и была подвержена сезонной депрессии четыре раза в год.
Ида появлялась у Груши только по выходным и на каникулах, но в один прекрасный осенний день Лысенко собрался в Россию – ему позарез не хватало для своей борьбы с русской мафией каких-то документов. Собирая чемодан, Лысенко имел неосторожность поделиться с женой угрюмыми сомнениями, что эти документы он вряд ли получит, а если не получит, то вряд ли его снова впустят во Францию. Депрессия Кристель в связи с такой новостью сразу же обострилась. Ида, как обычно, мешала депрессии, о чем Кристель так и сказала Лысенко. И, как обычно, тот набрал номер Грушиного мобильника.
Решено было, что Ида поживет у Груши месячишко-другой, пока папа не приедет обратно.
Таким образом, Ида стала часто гостить у нас. И распечатывать раскраски по русскому, оставлять на столе букварь и алфавитные кубики я стала уже для двоих детей – для Сережи и для Иды.
Жесткое