и поступили.
Уиттакер Чамберс, американский коммунист, который шпионил в пользу Советского Союза, а затем образумился и принял христианство, объяснял в своей книге «Свидетель» (1952) привлекательность марксизма для образованных молодых людей периода Великой депрессии. Это привлекательность «второй древнейшей веры»:
«Его посулы нашептывались с первых дней творения, под Древом Познания Добра и Зла: «Вы будете, как боги». Это великая альтернативная вера человечества. Как верно для всех великих конфессий, ее сила проистекает из простых истин… Коммунизм изображает человека без Бога»{232}.
Размышляя о «второй древнейшей вере» Чамберса, Уэйн Алленсуорт перечисляет других божеств, захвативших человеческие души в наше время:
«Чамберс сумел разглядеть духовные корни явления, которое в одной форме предстало как коммунизм, а в прочих – как гидра радикализма, которая преследовала человечество со времен изгнания из Эдема, в качестве сексуальной одержимости либертенов[52], феминисток и воинствующих гомосексуалистов, в распространении власти и могущества Левиафана бюрократии, в жестокости глобального капитализма и в эгоцентричном потребительстве»{233}.
Идеология первой завладела сердцами, в которых умерло христианство. Когда Европа утратила былую веру, сразу появились новые – коммунизм и нацизм. В Великобритании «религией», противостоявшей нацизму, стал национализм, патриотизм. Однако национализм объединяет соотечественников – и разделяет народы. Войны, спровоцированные этими светскими религиями, оказались страшнее религиозных войн шестнадцатого и семнадцатого веков. Эти ложные боги не смогли возобладать в Европе, когда та потеряла веру, которая ее породила, и именно тогда мы познали истину псалма 96: «Да постыдятся все, поклоняющиеся истуканам, хвалящиеся идолами своими»{234}.
Доусон видел в демократии, социализме и национализме стремление светского человека восстановить утраченное чувство священного:
«Демократия опирается на представление о святости народа, на сакральность последнего; социализм – на представление о святости труда, на сакральность работы; национализм – на представление о святости отечества, на сакральность места. Эти понятия до сих пор возбуждают неподдельные религиозные эмоции, хотя данные чувства никак не связаны с трансцендентными религиозными ценностями и принципами. Это религиозные чувства в отрыве от религиозной веры»{235}.
Неоконсерватизм, который отчасти разделяет точку зрения троцкизма, одного из своих истоков, стал той новой идеологией, что соответствует ощущениям тех, кто ищет духовного прибежища, – благодаря его «вере в борьбу, утопическому представлению о нравственном обществе в конце истории… и, самое главное, романтической убежденности в способности идей и морали изменить мир»{236}. Обращение Джорджа У. Буша в неоконсерватизм имело свои последствия.
Консервативный исследователь Роберт Нисбет выделяет еще одну новую