свои властные претензии родством через женщин, и тем более не видим случаев, чтобы власть над теми или иными землями и в самом деле была получена по праву родства по женской линии. Можно с уверенностью утверждать, что здесь царствовала жесткая патрилинейная схема. Однако в том, что касается заключения военных союзов или покровительства, оказываемого сыновьям сестер, дочерей или даже племянниц, дело обстояло несколько иначе[83].
Так, чаще всего осиротевший княжич искал поддержки у братьев своего отца (стрыев), но мы знаем случаи, когда в ситуации сложного многостороннего междинастического конфликта он мог переметнуться и к своим у ям (дядьям со стороны матери), и те охотно принимали его, подчеркивая, что делают это именно потому, что он приходится им сестричичем (сыном сестры). Могла ли такая ориентация на родственников со стороны матери быть стратегическим решением, принимаемым заблаговременно, подобно тому как это делалось родными братьями, когда они заключали договор на случай раннего сиротства своих сыновей? Могли ли, наконец, эти стратегические договоренности закрепляться в имянаречении?
Как мы и оговорили с самого начала, такая практика не была частотной, однако отдельные ее примеры все же обнаруживаются. Речь при этом идет, скорее, о временах довольно поздних (поздних, разумеется, лишь в перспективе интересующей нас домонгольской истории Руси). Так, в 1170-е годы у Игоря Новгород-Северского, князя не слишком могущественного, но навсегда вошедшего в русскую культуру благодаря тому, что он стал одним из главных героев «Слова о полку Игореве», появляются сыновья (рис. 2). Двое из них, в том числе самый старший, получают имена Владимир и Роман, которые у черниговских князей (а именно к этой ветви Рюриковичей принадлежали их отец и дед) встречались крайне редко. Говоря точнее, во всем черниговском доме до появления на свет этих мальчиков было лишь по одному обладателю соответствующих имен, причем оба они приходились княжичам довольно отдаленными родственниками (один – троюродным дедом, а другой – двоюродным прадедом) и скончались задолго до рождения этих наследников Игоря[84].
Последнее обстоятельство весьма существенно, потому что важные для семейной стратегии имена в русской династии, как правило, не оставались вакантными в течение сколько-нибудь длительного времени. Забвение, растянувшееся на несколько десятилетий, означало, что имя из обихода данной семейной линии практически выпало, и для его возрождения в любом случае требовались некие весомые причины.
Рис. 2. Имянаречение в семье Игоря Святославича
Возможно, образы отдаленных предков-тезок и сыграли некоторую косвенную, санкционирующую роль в наречении мальчиков, однако непосредственной связи между их судьбами и тем, на что мог рассчитывать Игорь для своих детей, проследить не удается. Куда большее и очевидное значение для жизни новгород-северского клана имели два других князя-современника, носившие те же имена. С одним из них, Романом, княжившим в Смоленске,