вам важную услугу». Шли годы, которые супруги проводили в постоянном ожидании, гадая, какие события должны разыграться. Они думали, что найдут зарытый Чан Чунем клад или император подтвердит их высокий титул, унаследованный от умершего чиновника. Гремел ли гром, проезжал ли мимо всадник, просивший постоя, выдавался ли неурожай или крестьяне видели в небе крылатого дракона – они всё связывали с грядущими событиями, о которых предупреждало завещание. Другой тяжкой обузой стал слуга, который отравлял им дни. Казалось, он перенял нрав своего бывшего хозяина, делая жизнь невыносимой. Первой, не выдержав, заболела жена, за ней слёг муж. Мрачный слуга приносил им по утрам горшочки с рисом, но они уже и есть не могли, увядая на глазах. Слуга был бесстрастен, и только иногда в его глазах вспыхивали злые искорки. Однажды муж решился спросить, не знает ли слуга что-нибудь о предстоящих событиях.
– Почему предстоящих? – удивился тот. – Они давно идут, их главные участники – вы сами.
– А какую же важную услугу ты нам окажешь? – слабея, спросила жена.
– Когда вы умрёте, – зловеще расхохотался господин Чан Чунь, – я вас похороню!
26 минут
В седьмом классе средней школы, когда глаз стал задерживаться на представительницах противоположного пола, а руки были готовы пуститься в путешествие по собственному телу, меня посетила базилярная мигрень. Был солнечный весенний день, я готовил уроки и прислушивался, как на кухне ругались родители.
– Он совсем от рук отбился, – тихо жаловалась мать.
– Твоё воспитание, – басил отец. – Совсем избаловала.
– Но тебя же никогда нет дома!
– А работать кто будет?
– Да, но ты же отец, найди время с ним поговорить.
Я представил предстоявший разговор, кусая заусенцы, перебрал свои провинности: двойки, недоеденные завтраки, прогулы в школе, – и они приобрели размеры вселенской катастрофы. Я сжался в комок. И тут перед глазами заплясали тысячи молний, будто устроили фейерверк, пальцы, сжимавшие ручку, стали неметь. Меня парализовал ужас. «Мама, папа, я умираю», – хотел сказать я, выбежав на кухню, но во рту была каша, и я издал что-то нечленораздельное.
– Что с тобой, Митя? – испуганно спросил отец.
– Ты не притворяешься? – бросилась мать. – Ответь мне, ответь!
Я взял её за руки, язык меня не слушался. Отец уложил меня на диван, сев рядом, пытался успокоить, говоря, как они с матерью меня любят. Когда приехала «скорая» у меня оставалась лишь сдавливавшая обручем головная боль.
– Это пройдет, – обнадёжил врач. – Ничего страшного.
С годами приступы приходили всё реже, а в университете прекратились совсем. Однако они не прошли бесследно, сделав из меня мнительного невротика.
А через сорок лет, когда после утреннего бритья седая щетина вырастала уже к вечеру, болезнь вернулась. После двух приступов кряду я не на шутку испугался. А вдруг это случится в дороге? За рулём? В метро? Меня стали мучить панические атаки,