его Стрежнев. – Гуляешь?
– Ходил в село, внука глядел. И жена там, приехала. Завтра сюда приплетется, на брандвахту. Пока дорога держится… Николаем назвали! Внука-то!.. Как тебя.
– Так велик ли народился-то? – польщенный, спросил Стрежнев, усаживаясь.
– А ничего… На руке подержал – так, с небольшого глухаря будет. Вот, взял за его здоровье.
И он вынул из-за пазухи четвертинку.
– Надо бы, конешно, большую, да уж поистратился, и так, говорят, хватит… В баню вот иду, думал, потом приму, напоследок, пока жены нет, да гляжу – дружки. Стакан-от есть ли? Давайте по глоточку…
– Да ну-у, чего тут, – возразил Стрежнев, – только во рту поганить. Побереги… А в баню-то, Семен, и нам не мешало бы, уж корка, поди, наросла.
– А пойдем, – с готовностью ответил Семен.
– Конешно, пойдемте! – обрадовался Федор. – Я полотенца вам новые дам, веники у меня, как шелковые…
Отошла коту масленица
1
Неожиданно ударили те звонкие зоревые утренники, о которых говорил Федор.
Свежо и молодо было на подсушенном морозцем берегу. Ретиво взвизгнула на мерзлой сосне пила, и белые опилки веером полетели к черной скуле катера.
Стрежнев только успевал прикладывать к гладко-желтому боку сосны мерку. Федор нажимал на пилу, а Семен ногой придерживал бревно…
Все было кончено за каких-нибудь полчаса, еще коров не выгоняли на том берегу.
– Вот, это повеселее, – сказал Стрежнем, с чувством заслуженного отдыха садясь на катыш. – Давай теперь уж и топоры. Глядишь, скоренько и зарубы сделаем.
Федор отложил бойкую пилу, не спеша положил на катыш рукавицы, попрекнул:
– А вы ехали, о чем думали? Игрушки играть за двадцать верст притащились?..
– Да забыли впопыхах-то. Ведь собирались как!.. Не дал оглянуться, бегом отправил… – сказал Стрежнев.
Федор, осознавая свою заслугу, довольный, что пила сегодня не дала чиху – завелась сразу, не опозорила своего хозяина, – с достоинством принялся ругать их, но вдруг закончил:
– Конечно, дам! Пойдем кто-нибудь, чай, не маленькие, гвозди рубить не станете.
За топорами собрался Семен. Он молча взвалил на свой горб пилу и, не оборачиваясь, потащил ее поперек грив к брандвахте. Федор прогуливался сзади, налегке – этого ему как раз и хотелось.
На брандвахте нашлось два топора, но один был с завалом и в мелких зазубринах. Пришлось точить.
Федор, нажимая крепкой рукой на обух топора, вспоминал жену. «Это она, больше некому! Хорошо, хоть свой схоронил, а то бы и этот… Ох, народ!., только и гляди. Вот опять заявится. Хоть под замком держи!»
Семен не останавливался и не слушал. Крутил и крутил рукоятку точила. Размеренно, долго, как машина. Работник он был безотказный. А Федор все ворчал, иногда щупал жало большим пальцем и вновь опускал лезвие на край точила.
Верно говорят: «Глаза страшатся, а руки делают».
Теперь они сидели на берегу и не спеша потюкивали топорами, подгоняли зарубы, выкладывали всяк свою клетку, метили короткие бревнышки,