офицеры, рвали друг у друга списки с именами и датами. Пожилой мужчина в светлом летнем костюме из последних сил доказывал угрюмому лейтенанту, что он не еврей, а поляк и в облаву попал случайно. Стильно одетый цивильный немец, потрясая бумагой с печатями, требовал, чтобы из поезда немедленно высадили трех особо ценных работников с его фабрики. Офицер в потном френче слушал и качал головой – учтено, посчитано, поздно. У молодой женщины внезапно начались роды, ее с причитаниями окружили старухи. Безразличный ко всему окружающему раввин в рваном талесе раскачивался, нараспев читая кадиш. Его седая борода была испачкана кровью. Стефания внезапно потеряла сознание – похоже, перегрелась на солнце. Ее оттащили к стене – там была хоть какая-то тень – и подложили под голову куклу Франки. Дети начали уставать.
– Давайте поиграем в города – кто знает больше. Начинай, Антось!
– Честнохов!
– Франка, ты.
– Вена!
– Юся?
– А… Антверпен.
– Молодец! Эстер?
– Нью-Йорк.
– Умница, Эстер, у тебя хорошая память. Йозеф?
– Краков.
– Натя?
– Варшава. Пан Корчак, а мы вернемся в Варшаву?
Девочка серьезно взглянула на учителя. Хилая, хрупкая, малокровная, слишком маленькая для своих восьми лет. Пышные кудри – она единственная умудрилась сохранить волосы – окружали, будто нимб, бледное личико с ввалившимися глазами.
– Вернемся, Натя.
– Честно-честно?
Пан Корчак не отвел взгляд:
– Когда-нибудь обязательно мы все вернемся в Варшаву. Дождем, ветром, пылью, человеческой памятью… Это я обещаю.
…Поезд качнуло. Чай выплеснулся на столик, залил газету, закапал на пол. Пассажир с нижней полки даже не отодвинулся. Не старый еще, грузный, лысоватый мужчина, лицо усталое, под глазами мешки, руки слегка дрожат – пьет, наверное. Одет дорого, в заграничное, а вещей всего-ничего – инструмент в кожаном кофре да сумка. Часы красивые, золотые… Приличный мужчина – редкость в плацкартном вагоне до Питера. Чуть подумав, проводница Тамарка натянула на лицо профессиональную благожелательную гримасу:
– Желаете еще чая?
Мужчина повернулся навстречу. И изменился мгновенно – небрежная величавость движений, внимательный блеск выпуклых черных глаз, чуть заметная под усами улыбка, ироническая и властная.
– Спасибо, красавица, не откажусь.
…И голос чудный, густой, как сливки. Не иначе, артист. Тамарка зарделась:
– Ну уж, прямо сразу красавица. Пятнадцать копеек. Сейчас подам. Или еще что-нибудь?
На игривую интонацию пассажир не обратил внимания, но вопрос понял верно:
– Мать родная! Спасительница! Вот столько, – и приложил два пальца к блестящему боку подстаканника.
Ловко повернувшись на каблуках, Тамарка поспешила в купе – выполнять