звука. Но баяну было хоть бы что. Дабы нерадивый ученик не отлынивал от занятий, его раз в день на час засаживали за баян и завязывали сзади ремни. Однако ребенок был худой и гибкий. Если родители уходили на этот час в магазин или еще куда-то, Рома с проворством Гарри Гудини вылезал из ремней и шел читать или смотреть телевизор. Как только в замке начинал скрежетать ключ, мальчик кидался обратно. Дверь открывалась – он уже сидит и играет гаммы.
Так вот, ездить на уроки сольфеджио или по специальности приходилось довольно далеко, поэтому Апрелев мечтал, чтобы появилась какая-нибудь черная или желтая – цвет не принципиален – дыра. Заходишь в нее – и ты уже там, где надо. Вот и сейчас возникло то же тоскливое желание внедорожного чуда. Но впереди был еще не один десяток километров.
Роман достал из сумки Плиния-старшего. Разумеется, не самого его, а томик его «Естественной истории». «Раз нет у меня машины времени, чтоб вырезать этот час в дороге, буду становиться умней и образованней, – решил Апрелев. – А лучше б, конечно, кто-нибудь изобрел эту машинку. Намного полезнее той, ерунды, на которую бездумно тратят каждый год сбережения Нобеля. Хоть самому берись! Хм, впрочем, глаз читающего – это тоже машина времени. Спускаясь по страницу, взгляд отвоевывает у неведомого будущего строку за строкой. Зрительным пробегом слева направо отправляет слова и фразы в известное прошлое. Красиво сказал? Красиво. Жаль, никто не услышал и не записал за мной. И для кого, спрашивается, старался?» Это размышление немного развлекло Романа. Впрочем, тут же нашелся еще один «минус»: единственная симпатичная девушка в маршрутке захотела сойти:
– Остановите на «штанах»!
«Штаны» – это народное название дорожной развилки. Вторая Продольная улица раздваивается в этом месте на две асфальтированные «штанины». А на самой промежности расположился пост ДПС. Девушка открыла дверь. Пассажиры тут же привычно скосили глаза на ее поясницу, чтобы посмотреть, не вылезут ли из-под джинсов трусы.
На Мамаевом кургане сновали в разные стороны люди в пиджаках. Солидные дяди, старательно делающие карьеру в политике, состоящие в партиях, занимающие посты, постоянно вытирали лица платками, но не снимали пиджаков. У волгоградского бомонда были красные лица и потные ладони. Впрочем, ладони тоже были красные, а лица – тоже потные. Апрелев с Пашей Рожковым были одеты легче. К тому же оператор с утра успел заправиться пивом, исправив себе настроение. Паша уверял, что умеет снимать «на автомате». Выступали разные чиновники. Роман раздраженно отмечал неправильные ударения в их речи. «Видимо, грамотных в партию не пускают, ведь партия – это коллективный разум, коллективная совесть. А зачем там думающие?»
Слово взял мэр города. Григорий Семенович, замеченный в твердости политических убеждений, сравнимой с принципиальностью Генриха Наваррского в религиозных вопросах, заговорил в микрофон о необходимости помнить, о «нашем священном долге». И сопроводил легкий