чего говорить?
– Ну, что вас толкнуло на этот шаг?
– Сука она…
Филин насторожился:
– Кто?
– Мохова…
– Ах, это было в реальной жизни! Мохова – ваша соседка! Ну, это абсолютно не имеет значения. У всех что-то происходит, но не каждый может это описать. Вы со мной согласны?
Стежкин совсем замкнулся, сгорбился на краешке дивана и явно ждал, когда его выпустят.
– Макар, вы, наверное, меня не поняли, вы замечательно пишете. Вам нужно писать дальше, а мы с вами будем это обсуждать.
Стежкин вскинулся.
– Как я писать-то буду?
– А что вам мешает?
Стежкин показал глазами на тетрадку в руках у Филина. Филин рассмеялся.
– Ах это! Так я вам сейчас ее отдам. Все обсудим – и отдам.
– Не хочу…
– Воля ваша, конечно. Но писателю нужно, чтобы его хвалили. Но Хармса я вам все-таки принесу…
– Чего надо-то?!
Все последующее произошло быстро и непонятно. Стежкин в одно мгновение подскочил к столу, поднял бронзовую подставку для печати и быстро опустил ее на голову Филина. Дальнейшие события Филин помнил плохо. Все-таки у него была частичная потеря сознания, и врачи из отделения настаивали, чтобы он понаблюдался пару дней, так как могло быть сотрясение мозга. Что там на самом деле произошло у него в голове, никто точно не знает. Факт тот, что через три дня Филин заявил, что уходит из психиатрии. Видимо, он это как-то так заявил, что даже родители не посмели его отговаривать. Потом, когда он уже смехом об этом рассказывал, Градов с изумлением услышал в его словах настоящую обиду на этого шизофреника. Филин никак не мог понять, почему тот так ответил на его искренние и добрые намерения. Значит, Филин ошибался, он не чувствует людей, а так работать нельзя. После того как выпили, Филин заговорил немного по-другому.
– Главное, Антоха, себя слушать. Я ж давно знал, что мне эта диссертация нужна, как Стежкину писательство. Так нет: папочка, мамочка расстроятся. А надо себя слушать! Вот не послушал и получил. Это меня Боженька подтолкнул.
Через месяц Филин зарегистрировал свое предприятие, а еще через два в Центре появились первые пациенты, вернее пациентки. Сразу стало ясно, что их контингент – женщины. Филин был доволен.
– И приятнее и безопаснее.
Это уже был третий ресторан за сегодняшнюю ночь. Гремела музыка, и Мансуров постоянно напрягался, чтобы что-то расслышать. Хотя занятие это было бесполезное. Все, включая Славку Черенцова, болтали по-испански, совершенно не заботясь о том, чтобы Сева их понял. У Черенцова получалось довольно ловко, правда, Сева проверить не мог. Тот говорил быстро, но с сильным русским акцентом, однако окружающих это не смущало. С ними были еще три испанца: две девушки и один парень. Славка говорил, что девушки работают в его конторе, а парень – друг одной из них. Он предупредил, что тот гей.
– А она, что, лесбиянка?
– Почему? Нет.
– А что она с ним ходит?
– Я ж тебе говорю: