допрашивали. Жили в постоянном страхе. Что будет теперь, Калина мать даже не представляла: работающие на военных заводах приравнивались к мобилизованным, бросить завод было равносильно дезертирству. Каля знала, что знакомая девушка за аналогичный поступок попала в тюрьму. Но она больше не могла. Выход нашла мама: пошла к бывшему ученику, теперь работавшему в военкомате, и попросила, чтобы дочь взяли добровольцем. Каля Петрова, не имевшая никакого представления о стрельбе и ни малейшего интереса к этому виду спорта, отправилась учиться на снайпера [77].
«За годы войны ЦК ВЛКСМ провел 73 мобилизации молодежи. Из 800 тыс. направленных им в Вооруженные силы 400 тыс. составляли девушки »[78], – заявляют официальные публикации. Теперь мы знаем, что многие из этих девушек не были добровольцами. Это не умаляет их заслуги перед страной. Не каждой женщине по плечу воевать на фронте наравне с мужчинами. Многие из тех, кого в те годы призвали и отправили воевать связистками, снайперами или зенитчицами, могли больше пользы принести в тылу. Кто знает, сколько деревенских детей во время войны не учились в школах – из-за того, что не было в деревнях учителей?
Клавдии Ивановне Шило, которая в 1942 году была девочкой-школьницей, одной из шести детей в семье, которых в страшной нужде в одиночку растила мать, всю жизнь «сверлил душу» день 2 февраля 1942 года, когда провожали на фронт ее любимую учительницу Любовь Александровну. Молоденькая учительница успела эвакуироваться из Курска до прихода немцев, оставив в оккупации маму и сестер. Как-то прямо на уроке, не в силах справиться с тоской, она в слезах положила руку Клаве на голову и сказала, что такая же ее сестричка «осталась у немцев». Вскоре учительницу призвали на фронт, и в воскресенье ученики из села Егинсай вышли провожать ее: учительницу везли через село. Мама Клавы, связавшая учительнице теплые варежки, попросила остановить сани и пригласила Любовь Александровну в дом. В доме горела коптилка, при свете которой мама резала тыкву, чтобы готовить на следующий день. Вокруг стола сидели братья и сестры Клавы и грызли сырую тыкву. Учительница обрадовалась варежкам и горячо благодарила. Поднявшись, чтобы уходить, она протянула руку к куче сырой тыквы и попросила: «Сергеевна, а можно мне вот этого немножко взять?» Мать Клавы зачерпнула из корчаги кружку кваши и дала ей выпить. Завернула с собой кусочек мамалыги, сваренной из кукурузы и зерновых отходов, и насыпала сырой тыквы прямо в новые варежки. Взглянув на ноги учительницы и увидев, что на ногах у той в эту суровую зиму туфли с галошами, женщина залилась слезами. Но дать все равно было нечего. Выйдя провожать, она взяла с собой домотканое рядно и укутала Любови Александровне ноги, а сверху прикрыла сеном. Позже учительница написала им, что попала под Сталинград, и больше писем от нее не было. «Война смела все следы», – вздыхала мать Клавы, вспоминая об учительнице [79].
Глава 4
«Мама, а почему все идут дяди и только одна тетя?»
После