в правой и в левой стене – огромные, в рост человека, окна, а вдоль остальных стен, будто строительные леса, тянулись сотни деревянных полок, уставленных инструментами, материалами и всевозможной дребеденью непонятного назначения. На полки под самым потолком опирался деревянный настил, на котором виднелся тюфяк и письменный стол с двумя алхимическими светильниками; повсюду болтались веревочные лестницы, кожаные ремни и шнуры; на полу высились стопки книг, валялись полуразвернутые свитки и стояли початые бутылки, с пробками и без пробок.
– Простите, госпожа Галлардин, если я явился не ко времени…
– Ко мне всегда являются не ко времени, молодой человек. За исключением тех случаев, когда посетитель приходит с любопытным предложением. Ну, что там у вас, выкладывайте.
– Госпожа Галлардин, все, к кому бы я ни обращался, утверждают, что самый умелый веррарский искусник, самый талантливый создатель заводных устройств, непревзойденных по сложности, изяществу и совершенству, – это вы, а потому…
– Попридержите поток вашего льстивого красноречия, юноша, – велела старуха. – Оглядитесь повнимательнее. Видите, здесь повсюду шестеренки и рычаги, цепи и грузики. Ни их, ни меня лестью не подмажешь.
– Как вам будет угодно, – вздохнул Жан и полез во внутренний карман камзола. – И все же элементарные правила приличия не позволили мне явиться к вам с пустыми руками…
Из кармана он вытащил серебристый парчовый мешочек, стянутый у горловины печатью из тисненой золотой фольги, залитой красным воском.
Госпожа Галлардин не выносила, когда ее отрывают от любимого дела, всем сердцем ненавидела лесть, но, по единодушным заверениям Жановых осведомителей, обладала единственной слабостью – страстно обожала подарки. Вот и сейчас сердитые морщины на челе госпожи Галлардин разгладились, а по губам скользнула тень улыбки.
– Что ж, раз правила приличия не позволяют… – сказала она и, взяв подарок, торопливо, как обрадованный ребенок, сорвала печать, расправила складки серебристой парчи и с любопытством заглянула внутрь.
В мешочке оказалась прямоугольная бутылочка с бронзовой пробкой, наполненная молочно-белой жидкостью. Госпожа Галлардин, прочитав наклейку, изумленно выдохнула:
– Аустерсалинская белосливовица! О Двенадцать богов, кто же вам это присоветовал?
Ликеры и бренди, купированные в Тал-Верраре, славились на весь свет. Наилучшие сорта бренди – в данном случае несравненный аустерсалинский, производимый в Эмберлене, – смешивали с настойками и вытяжками из редкостных алхимических плодов (а как известно, алхимические белые сливы обладают поистине божественным вкусом), что придавало творениям веррарских виноделов невероятно изысканный вкусовой букет и аромат; один глоток подобного напитка вызывал у знатоков восторженное оцепенение. Бутылочка, вмещавшая не больше двух рюмок аустерсалинской белосливовицы, обошлась Жану в сорок пять соларов.
– Знающие