время похода постоянно читал исторический труд, посвященный наполеоновским войнам. У нас он пробыл недолго и в скором времени уехал, кажется, в Москву»455. Пьер Фервак (Р. Рур), французский офицер-приятель Тухачевского по плену в Ингольштадте в 1916–1917 гг., утверждал, что этим «историческим трудом» был «Мемориал Святой Елены» Лас-Каза456. «Тухачевский вообще, на мой взгляд, никогда не был большевиком, – завершал свои воспоминания о будущем маршале Корнфельд, – но психологически ему был близок путь, по которому, как известно, шел Наполеон, его кумир. Что у него было на уме, я не знаю, но ни в каком случае он не мог быть большевиком»457.
О подвигах и «наполеонизме» Тухачевского Корнфельду, скорее всего, рассказали офицеры-семеновцы Энгельгардт и Лобачевский, с которыми, как выше уже отмечалось, Тухачевский «был очень дружен»458. Все три офицера-семеновца, Тухачевский, капитаны С.К. Лобачевский и Б.В. Энгельгардт, оказались на фронте одновременно, отправившись туда 2 августа 1914 г. Именно поэтому Лобачевский и Энгельгардт могли наблюдать «наполеоновские увлечения» Тухачевского в походных условиях. Особенно Энгельгардт, его «земляк-смолянин», являвшийся в августе 1914 г. младшим офицером 5-й роты, которая, как и 7-я рота, где служил Тухачевский, входила в состав 2-го батальона полка.
Из цитированных фрагментов воспоминаний следует, что в семеновской офицерской среде к 1917 г. за Тухачевским уже закрепилось несколько ироничное полковое прозвище «Наполеон».
Сквозь призму его полкового прозвища, пожалуй, воспринимались и все последующие действия Тухачевского, связанные с переходом его к большевикам, и с его службой в Красной армии, и его реальной и потенциальной, ожидаемой ролью в «русском коммунизме». В связи со сказанным выше, обращает на себя внимание и дневниковая запись полковника (с 1922 г. генерал-майора) А.А. фон-Лампе (тоже бывший «семеновец», сослуживец Тухачевского) от 24–27 марта 1920 г.: «…Какая ирония: Тухачевский бьет Деникина! Не Наполеон ли?»459. На первый взгляд, «иронию» ситуации фон Лампе, возможно, усмотрел в том, что молодой офицер российской императорской гвардии, подпоручик-семеновец, «бьет» бывшего опытного генерала российской императорской армии. Но, возможно, что мне представляется более вероятным, вспомнив полковое прозвище подпоручика Тухачевского «Наполеон», полковник задался вопросом-сомнением, с едва заметным оттенком иронии: не тот ли это подпоручик-семеновец Тухачевский, иронично прозванный офицерами-однополчанами «Наполеоном»? Не тот ли это наш полковой «Наполеон»?
Надо сказать, что и некоторые другие, чем-либо примечательные или выдающиеся офицеры-семеновцы, его сослуживцы, также имели полковые прозвища. Командира полка генерал-майора Ивана Севастьяновича фон-Эттера офицеры, особенно молодые, за глаза ласково-иронично называли «Ванечка», а артистичный штабс-капитан поляк Бржозовский умело имитировал командирский голос. Подпоручика Павла Александровича Купреянова прозвали «Монтигомо Ястребиный Коготь»,