танец она будет танцевать с ним; он научит ее петь новую песню. А Бэзил был какой-то странный – зачем-то рассказывал ей все эти вещи… Он, конечно, был красивый, неплохо выглядел и все такое, но… Пожалуй, пора заканчивать этот танец. Ей было вовсе не весело!
Внутри послышалась музыка, нервные дрожащие скрипки заиграли «Все делают это».
– Ах, ты слышишь? – воскликнула она, выпрямившись и щелкнув пальцами. – Ты умеешь танцевать под рэгтайм?
– Послушай, Имогена… – он едва осознал, как нечто только что от него ускользнуло, – давай еще посидим здесь… А Джо потом скажешь, что забыла.
Она стремительно встала:
– Ах нет, как же можно!
Бэзил неохотно проводил ее в зал. Все опять вышло неудачно – он опять слишком много болтал. С печалью стал он ждать одиннадцатого танца – он будет вести себя иначе. Теперь он убедил себя, что влюблен в Имогену. От самообмана, от притворной страсти и желания у него вдруг стало сухо во рту.
Незадолго до начала одиннадцатого танца он обнаружил, что что-то затевается, а его все намеренно избегают. Ребята перешептывались и тихо о чем-то переговаривались, а когда он подходил ближе, тут же повисала неестественная тишина. Он услышал, как Джо Горман сказал Рипли Бакнеру: «Нас не будет всего три дня. Если Глэдис не может, зови Конни! Все “дуэньи” будут… – И тут же, заметив Бэзила, сменил окончание фразы: – И все вместе сходим в лавку Смита, съедим по мороженому, выпьем содовой».
Чуть позже Бэзил отвел в сторонку Рипли Бакнера, но никакой полезной информации из него извлечь не удалось: Рипли не простил Бэзилу попытку увести у него Имогену.
– Да ничего такого особенного, – упрямо повторял он. – Честное слово, собираемся к Смиту, только и всего… А что с твоей губой?
– Порезался, когда брился.
Когда пришло время танца с Имогеной, та повела себя еще более рассеянно, чем раньше. Перемещаясь по залу в судорожно обхвативших ее медвежьих объятиях под песенку «Гризли», она прямо во время танца не переставала обмениваться загадочными полуфразами с другими девушками. Он снова повел ее к лодке, но там уже кто-то сидел, и они стали ходить туда-сюда по причалу; он пытался завязать разговор, но она в ответ лишь напевала:
Моя любовь – ее унес мой милый…
– Послушай, Имогена! Когда мы сидели в лодке, я хотел тебя спросить про тот вечер, когда мы играли в «Говори правду». Ты тогда сказала правду?
– Ах, да к чему вообще вспоминать про эту дурацкую игру?
До ее ушей, и не единожды, уже доходило, что Бэзил считает, что он – просто чудо; этот слух разнесся с такой же легкостью, как и слухи о невиданных достоинствах Бэзила, разнесшиеся пару недель назад. Имогена всегда со всеми соглашалась – и она уже успела согласиться сразу с несколькими охваченными эмоциями мальчиками в том, что Бэзил вел себя просто ужасно. Так что ей, благодаря ее собственной ветрености, было сложно не проникнуться к нему неприязнью.
Но Бэзил считал, что лишь неудачное стечение обстоятельств помешало ему достичь цели во время предыдущего перерыва между танцами, хотя чего ему