не говоря уже о прочих мелких сошках с погонами и без.
– Привет Колобову! – бодро прокукарекал в амбушюр Исполнитель, хотя дело двигалось явно не к рассвету.
– Хорошо, фигляр, хорошо. Ни пуха тебе ни пера!
– К чёрту!
Эдуард, всё это время тихонько сидевший в напряжённой позе, поднялся и отобрал у Ольгерта трубку.
– Ты знаешь? – спросил его Ольгерт.
– Знаю, бродяга.
Приведя себя в божеский вид и попрощавшись с Лаврентьевым, Ольгерт вознёсся из инфернальных глубин брэйн-бункера на поверхность земли. Перекусил в столовой МО и направился к своей «жар-птице». Как и два дня назад, собирался дождичек.
– Принимай свою красавицу! – вместо приветствия сказал молодой, весь как на шарнирах, техник. – Тачка в полном порядке. Нам и возиться-то с ней почти не пришлось. Царапина не в счёт.
Васильев от души поблагодарил парнягу, который напоследок поинтересовался с лукавой улыбкой:
– Куда направляешься?
– Да здесь, недалеко, – сделав неопределённый жест, отвечал Ольгерт. – Мужика одного бить.
– Ну, тогда до скорого! – подмигнул техник.
– Увидимся, аллигатор!
Ольгерт забрался в машину, устроился в «анатомическом» кресле и, произнеся традиционное «Вперёд – и выше!», рванул с места в карьер. Как всегда в момент выхода на задание, им овладело чувство легкой тревоги. Под ненавязчивый аккомпанемент форсированного движка он принялся тихонько напевать старую песенку, незатейливую и наивную, которая заменяла величественную прощальную симфонию:
Солнце – к закату,
Барометр – к дождю.
В сердце тревога:
Куда я иду?
До места назначения Ольгерт добрался вечером следующего дня. Проезжая на малой скорости по бесконечно тянущимся пригородам, он ощущал себя прибывающим к станции допотопным паровозом из классического киношедевра братьев Люмьер. За несколько километров впереди сверкал не по-Прометеевски расточительными огнями довольно большой город. Это и был печально известный Энск.
За два с небольшим года, прошедшие с момента последней командировки Ольгерта в соперничающий с «мамой Одессой» отнюдь не за право называться мегаполисом областной центр, Энск обзавелся роскошной телебашней. Эта бетонная «дылда» должна была стать второй по высоте телевышкой в России. Старый битломан, Ольгерт немедленно присвоил башне прозвище Long Tall Sally – Долговязая Салли. Открытие ещё не состоялось (шли бесконечные внутренние отделочные и прочие работы), поэтому башня казалась безжизненной. Зуб мудрости, уже при рождении гнилой насквозь. Впрочем, слово «мудрость» плохо ассоциируется с российским телевидением – как со столичным, так и с провинциальным.
Ольгерт запарковал машину на платной стоянке неподалеку от гостиницы «Южная ночь», вклинившись между фургонами одной марки, отличавшимися только цветом кузова. На одном из них белела надпись «Сахар», другой не имел приметных опознавательных знаков. Рядом