с Терентием Львовичем сидели за отдельным столиком, половой только что принёс нам наваристого борща с телятиной, в свой черёд подаст и бараний бок с кашей, и маринованную с чесноком стерлядь, а если осилим, то и молочного поросёнка сгрызём. Ну и конечно, стояли тут холодные закуски – солёные рыжики, квашеная капуста, бочковые огурчики… может быть, и похуже, чем у Прасковьи Михайловны, но на мой вкус очень даже ничего. Само собой, графинчик с водкой, настоянной на корешках хрена и смородиновых почках. С ледника, запотевший.
Душевно мы говорили с отставным секунд-майором. Обсуждали и виды на урожай, и местного благочинного отца Георгия, и строгость нравов, насаждавшихся директором училища господином Полуэктовым (Терентий Львович одобрял), и вызывающие манеры графини Яблонской (Терентий Львович осуждал). Всё было интересно заезжему московскому помещику Павлу Ивановичу Уточкину, путешествующему из старой столицы в новую, дабы вступить там во владение наследством покойной тётушки – домом, выездом, полусотней душ дворни и кое-какими ассигнационными бумагами. А Терентию Львовичу было чрезвычайно приятно просвещать о тверских порядках нового своего знакомого. Так бывает – сводит фортуна с заезжим человеком на час, на два, и проникаешься к нему необъяснимой симпатией. Павел Иванович таковую симпатию вызывать умел.
Павлом Ивановичем – толстым, широколицым, носившим старомодный парик – был я. Личину накладывал сам дядюшка, не доверив столь тонкое дело мне, малоопытному.
– Тут ошибок быть не должно! – внушал он, потирая указательным пальцем свой сабельный шрам. – Всё следует продумать, всё должно друг другу соответствовать – и лицо, и телосложение, и голос, и походка, и запахи. Ни малейшей червоточинки допустить нельзя. Дурачок Терентий, конечно, ничего не заподозрит, но что, если рядом случится какой-нибудь Иной? Не важно даже, Тёмный или Светлый. Поэтому ничто не должно выбиваться из образа, и ни малейшего дыхания магии! Имей в виду, опасны не только Иные, но и обычные люди, особо наблюдательные или чувствительные. Ни в коем случае нельзя нам допустить, чтобы впоследствии пошли разговоры, мол, странный какой-то был этот господин Уточкин. Нет, Андрюша, господин Уточкин должен быть самый что ни на есть обычный. И даже настоящий.
Это он имел в виду, что таковой помещик, такого возраста и такой внешности, Тёмный Иной седьмого ранга, в Москве и впрямь обретался и кое-чем обязан был дядюшке. Так что ежели кому-то потом захочется проверить, то ему охотно подтвердят: есть такой, и столичная тётка его и впрямь заставила себя уважать. Только вот случилось сие ещё в январе, да и наследства там едва наскреблось на четыреста двадцать рублей. Но такие тонкости уж точно никто копать не будет.
Когда навернули мы борща под водочку, когда отдали дань вкуснейшей запечённой с овощами баранине и запили её водочкой же, когда принесли нам тушённых в сметане карасей, Павел Иванович откинулся на обитую свиной кожей спинку стула и мечтательно произнёс:
– Хорошо-то как… в желудке прямо райские кущи. Верно, Терентий? А знаешь