трактире на Мироносицкой – надеяться, что Тимошка дома сготовил какую-нибудь еду, было бы крайне опрометчиво. Погулял пешком по улицам, насладился расцветанием природы. Особого расцветания, впрочем, не было – снег повсюду стаял, кое-где уже пробивалась трава, но более всего бросалась в глаза грязь. Жёлтая, серая, бурая, чёрная – и тончайшие сочетания этих цветов. Пожалуй, в нашем мире грязь играет ту же роль, что и синий мох на первом слое Сумрака. Как сказал бы в Корпусе математик Нил Ильич, «является общим знаменателем всего».
Потом всё же вернулся я домой и обнаружил там дрыхнущего Тимошку. Будить его, распекать и наказывать было бесполезно, пусть уж проспится как следует. Во дворе поупражнялся я со шпагой – с тех пор как пришлось мне уйти из полка, нечасто приходилось этим заниматься, потому стоило оживить навыки. Тем более неизвестно ещё, каков князь Модест в деле. Вполне может оказаться серьёзным противником.
Потом пришлось мне повозиться на конюшне, покормить и напоить коней (дополнительное лыко в Тимошкину строку), проверить, что осталось от упряжи. Оказалось, не всё так уж трагично… если не считать того, что возок мой и по сию пору кукует невдалеке от особняка графини Яблонской. Видимо, отправившись с «добрым человеком» в ближайший кабак, Тимошка возвращался к возку лишь с тем, чтобы снять и пропить вожжи, уздечки и хомуты. Ох, ещё ведь и забирать экипаж оттуда придётся… Всё зло от крепостных!
Во всяком случае, для верховой езды сбруи хватало. Я оседлал Уголька – и потащился в дом досыпать. К вечеру надо быть бодрым.
Проснулся я вовремя – солнце уже ощутимо клонилось к горизонту, карманный брегет мой показывал четверть седьмого. Пора было переведаться с князем Корсуновым. Но прежде чем выехать, я потратил несколько минут на то, чтобы написать записку. Сложил из бумаги конверт, запечатал воском и, обнаружив в сенях мающегося с похмелья Тимошку, вручил ему послание.
– Еду по срочному делу. Если не вернусь к полуночи, утром отнесёшь это в дом графа Ивана Саввича Сухорукова. Понял? Граф тебя, может, гривенником наградит.
Или плетьми. Но об этом я Тимошке говорить не стал.
Выехав за ворота, я слегка подстегнул коня. Не то чтобы боялся опоздать – место ведь не столь уж и далёкое, рысью гнать не более получаса, – но хотелось проветрить перед боем голову.
Интересно, возмутится ли князь, что прибыл я без секунданта? А если и возмутится, то плевать. Дуэльный кодекс такое хоть и со скрипом, но дозволяет, а обратиться мне в городе пока не к кому, если, конечно, не считать дядюшку. Да и было бы к кому… зачем попусту человека подставлять под уголовное наказание? Когда откроется следствие об убитом на поединке князе, то меня дядюшка уж как-нибудь выручит… но вряд ли расстарается ради обычных людишек. Мы же не Светлые, мы не в плену у химер разума…
А убить подлеца Модеста я положил себе твёрдо. Редко кто за последние годы вызывал у меня такую холодную и чистую, как родниковая вода, ненависть. Дело вовсе не в его похождениях, которые вчера подробно пересказал мне дядя Яник. И даже