когда Женевра меня разозлит и я захочу отыграться, передам ей это дело. Но не успеваю я закончить разговор с Мирандой Кунц, как вновь звонит моя секретарша.
– На вашей улице сегодня праздник, – говорит она. – Вам звонят по второй линии. Ее направил к нам местный агент ФБР.
Я окидываю взглядом кипы документов на своем письменном столе – отчеты, подготовленные Женеврой. Притянуть подозреваемого к судебной ответственности – дело медленное и трудоемкое, а в моем случае часто и бесполезное. В последний раз нам удалось довести дело до суда в 2008 году, подсудимый умер в конце процесса. Наша работа диаметрально противоположна работе полиции. Мы начинаем не с самого преступления и раскручивания «детективного романа», а с имени, потом «пробиваем» его по базам данных, чтобы выяснить, тот ли это человек – человек, живущий под этим именем, – и выясняем, что он делал во время войны.
И таких имен у нас хватает.
Я снимаю трубку телефона.
– Лео Штейн, – представляюсь я.
– Это… – отвечает женщина. – Не знаю, туда ли я попала…
– Я обязательно отвечу, если вы объясните причину своего звонка.
– Один мой знакомый был офицером СС.
Мы даже выделили подобные звонки в отдельную категорию: «Мой сосед – нацист». Обычно это сосед, который пинает вашу собаку, когда та забегает на его участок, и вопит, когда листья с вашего дуба падают ему во двор. У него немецкий акцент, он носит длинный черный плащ и держит немецкую овчарку.
– А вас зовут…
– Сейдж Зингер, – представляется женщина. – Я живу в Нью-Хэмпшире, и он тоже.
При этих словах я сажусь ровнее. Нью-Хэмпшир – отличное место, чтобы спрятаться, если ты нацист. Никому и в голову не придет искать в Нью-Хэмпшире.
– И как зовут этого человека? – спрашиваю я.
– Джозеф Вебер.
– И вы полагаете, что он был офицером СС, потому что…
– Он сам мне в этом признался, – отвечает женщина.
Я откидываюсь на спинку кресла.
– Сам признался, что он нацист?
За все десять лет службы подобное я слышу впервые. Моя работа заключается в том, чтобы сдернуть маску с преступников, которым кажется, что после семидесяти лет убийство сойдет им с рук. Никогда еще я не имел дела с подозреваемым, который сам признался в содеянном еще до того, как был загнан в угол неопровержимыми доказательствами и у него не оставалось иного выхода, кроме как все рассказать.
– Мы… приятельствуем, – поясняет Сейдж Зингер. – Он хочет, чтобы я помогла ему умереть.
– Как Джек Кеворкян? Популяризатор эвтаназии? Он смертельно болен?
– Нет, напротив, вполне здоров для мужчины своего возраста. Он считает, что в его просьбе есть некая справедливость, потому что я из еврейской семьи.
– Правда?
– А это имеет значение?
Нет, не имеет. Сам я еврей, но половина нашего отдела не евреи.
– Он упоминал, где служил?
– Говорил какое-то немецкое слово… Тотен… Отен что-то…
– Totenkopfverbände?
– Точно!
В