ничего из этого не отражается на моем лице, когда я наклоняюсь, чтобы поговорить с Рэчел, которая ждет меня в моем кабинете.
– Ты сегодня была такой храброй! Я знаю, что ты говорила правду, и горжусь тобой. И мама тобой гордится. Хорошая новость для тебя – ты так отлично потрудилась, что тебе не придется проходить через это еще раз. – Разговаривая с девочкой, я смотрю ей прямо в глаза, чтобы смысл моих слов дошел до нее, чтобы она могла унести похвалу в кармане. – А сейчас, Рэчел, мне нужно поговорить с твоей мамой. Можешь подождать с бабушкой снаружи?
Мириам спадает с лица еще до того, как за Рэчел закрывается дверь.
– Что там случилось?
– Судья признал Рэчел неправомочной. – Я пересказываю все то, чего она не слышала. – А это означает, что мы не можем осудить вашего бывшего супруга.
– В таком случае как мне ее защитить?
Я складываю руки на столе и крепко хватаюсь за его края.
– У вас есть адвокат, который представлял вас во время бракоразводного процесса, миссис Маркс. Я бы с радостью с ним связалась. Продолжается расследование со стороны опекунского совета; возможно, они смогут каким-то образом сократить время визитов вашего бывшего супруга или присутствовать на них… Но факт остается фактом: прямо сейчас мы не можем привлечь вашего мужа к уголовной ответственности. Возможно, когда Рэчел немного повзрослеет.
– Когда она повзрослеет, – шепчет Мириам, – он сделает это с ней еще тысячи раз.
Крыть нечем, потому что это, вероятнее всего, правда.
Мириам падает духом прямо на моих глазах. Я видела такое десятки раз: сильные матери вдруг ломались, как рвется натянутый парус во время шторма. Она раскачивается взад-вперед, настолько крепко прижимая сцепленные руки к животу, что, кажется, перегибается пополам.
– Миссис Маркс, если я могу чем-то помочь…
– Что бы вы сделали на моем месте?
Ее голос вползает в меня змеей, и я резко подаюсь вперед.
– Я вам этого не говорила… – негромко произношу я. – Но я бы схватила Рэчел и бежала.
Несколько минут спустя я вижу через окно, как Мириам Маркс роется в своей сумочке. Наверное, ищет ключи. И, вполне вероятно, решимость.
Патрику многое нравится в Нине, но больше всего нравится то, как она входит в помещение. «Выход на сцену», – так говорила его мама, когда Нина влетала в кухню Дюшармов, угощалась печеньем «Орео» из банки, а потом останавливалась, чтобы дать возможность остальным себя догнать. Патрик уверен в одном: даже если он сидит спиной к двери, когда Нина входит, он это чувствует – пучок энергии, направленный ему в затылок, переключение внимания, когда взгляды всех присутствующих поворачиваются к ней.
Сегодня он сидит в пустом баре. В «Текиле-пересмешнике» чаще всего тусуются полицейские, а это означает, что здесь станет людно только ближе к вечеру. Если честно, то Патрик временами удивлялся тому, зачем это заведение открывается так рано: неужели только для того, чтобы они с Ниной могли регулярно по понедельникам встречаться за обедом?