сказала мама. – Что они с тобой сделали?
Вдруг я вспомнил случай из детства, как в первом классе мама меня кормила геркулесовой кашей. Последние несколько ложек я так и не смог проглотить и весь день ходил с полным ртом каши. Выплюнуть я ее смог только дома, когда разрешила мама. Этот случай она рассказывала всем знакомым с большим умилением. Я расхохотался и встал из-за стола. Рита и мама смотрели на меня как на помешанного. Давясь от смеха, я пошел спать.
Итак, в двадцать два года я в первый раз в жизни принял осознанное решение. Отказался есть жареную курицу.
На следующий день я отправился на скотобойню. Дверь была закрыта, на стук никто не отозвался. Не знаю, как давно скотобойню забросили, но, кроме нескольких выбитых стекол, никаких следов запустения не было. Только металлический забор, сужающийся к огромным воротам, был частично разрушен. С северной стороны здания я разглядел через большое окно просторный зал с крюками, подвешенными под потолком. Здесь же была лестница, которая вела в подвал. На двери висел замок.
Примерно через час к скотобойне подъехал подержанный красный «Рено». Это был Макс. Он крепко пожал мне руку и, открыв в дверь, повел к Робу. Как я узнал позже, он здесь жил.
Когда мы вошли, Роб отжимался от пола. На нас ноль внимания. В комнате стоял разложенный диван, на журнальном столике лежали стопкой книги. Что-то по психологии и ветеринарии. Наконец он закончил отжиматься и поднялся. Я поинтересовался, какого черта он мне не открыл сразу, но Роб ничего не ответил. Сказал только, что рад меня видеть и хочет мне все здесь показать.
Мы прошли мимо комнаты, где меня держали. Она была рядом с комнатой Роба. Странно, но я ни разу не почувствовал его присутствие рядом. Мы вышли наружу.
Роб начал с того полуразрушенного металлического загона, который я видел раньше. Сюда привозили и держали бычков, прежде чем вести на забой. Из этого загона по сужающемуся коридору мог пройти только один бычок. Первым делом его оглушали. Из пневматического пистолета или острой палкой, которой протыкают ухо и дают мощный разряд. Или просто ударом большого молотка в лоб. Еще живого его подвешивают на крюк и тянут на этом крюке из одного помещения в другое. Мы шли, ориентируясь по стальной жиле со ржавыми крюками. В следующем зале бычку перерезают яремную вену, и из него вытекает вся кровь. Под ногами хрустела разбитая кафельная плитка, по которой когда-то струилась кровь. Бычка избавляют от внутренностей, моют, пилят, прежде чем он, разделенный пополам, повиснет рядом с такими же половинками говядины, которые окажутся у вас в морозильных камерах.
Мы зашли в помещение с крюками, в которое я заглядывал снаружи.
«Занимательная лекция», – хотел было я сказать, но промолчал. Ирония здесь была неуместна. Любые слова были неуместны.
– Мы хотим все изменить, ты с нами? – наконец спросил Роб.
Я посмотрел на Макса, он в первый раз мне улыбнулся. Я не знал, в чем заключается