на поднос. – И я умею считать.
– Кто тут у нас маленький Шалопай? – спросила госпожа Шик, и песик чуть не лопнул от взбудораженного восторга при виде хозяйки, с которой расстался целых десять минут назад. – Ты был хорошим мальчиком? Был он хорошим мальчиком, господин Бент?
– Да, мадам. Чрезвычайно. – В замороженной змее и то было бы меньше льда и яда. – Могу я теперь вернуться к своим прямым обязанностям?
– Господин Бент думает, что я не умею управлять банком, да, Шалопай? – просюсюкала госпожа Шик. – Глупый господин Бент, правда? Да, господин Бент, можешь идти.
Мокриц вспомнил старую бангбангдукскую пословицу: «Когда старухи что-то зловеще нашептывают своим собакам, собаки становятся ужином». Она показалась ему как нельзя кстати в этот момент, и момент этот был не лучшим для разговоров.
– Что ж, был рад встрече, госпожа Шик, – сказал он, поднимаясь. – Я… все обдумаю.
– Он уже был у Хьюберта? – спросила госпожа Шик у собаки. – Он должен повидать Хьюберта перед уходом. Кажется, финансы его чуть-чуть смущают. Отведи его к Хьюберту, господин Бент. Хьюберт так понятно все объясняет.
– Как прикажете, мадам, – ответил Бент, бросая свирепые взгляды на Шалопая. – Уверен, что после объяснений Хьюберта о денежных потоках он уже не будет чуть-чуть смущен. Ступайте за мной, господин фон Липвиг.
Бент не проронил ни слова, пока они спускались вниз. Он отрывал свои огромные стопы от пола с такой сосредоточенностью, как будто вокруг были рассыпаны иголки.
– А госпожа Шик – заводная старушенция, да? – начал Мокриц.
– Полагаю, ее можно смело назвать «эксцентричной особой», сэр, – мрачно отозвался Бент.
– Назойливая, наверное?
– Без комментариев, сэр. Госпоже Шик принадлежит пятьдесят один процент акций в моем банке.
«В его банке», – отметил Мокриц.
– Странно, – сказал он вслух. – Она мне только что сказала, что у нее пятьдесят процентов акций.
– Собака, – ответил Бент. – Собака владеет одним процентом, который завещал ей покойный сэр Джошуа, а госпожа Шик владеет собакой. У покойного сэра Джошуа было, что называется, злое чувство юмора.
«Значит, собака – совладелец банка, – думал Мокриц. – Какие, однако, весельчаки эти Шики».
– Я так понимаю, ты вряд ли находишь это смешным, господин Бент, – сказал он.
– Я счастлив сообщить, что нисколько не нахожу это смешным, сэр, – ответил Бент, когда они достигли нижней ступеньки. – У меня попросту отсутствует чувство юмора. Напрочь. Это доказано френологией. У меня синдром Нихтлахена – Кайнворца, который по какой-то непонятной причине считается тяжким недугом. Я же, напротив, считаю его подарком судьбы. Я рад, что вид толстяка, поскользнувшегося на банановой кожуре, кажется мне лишь злополучным происшествием, которое подчеркивает важность грамотного избавления от домашних отходов.
– А ты пробовал… – начал Мокриц, но Бент жестом прервал его:
– Умоляю! Повторяю, я не считаю