и законно»[51].
«Осенью у собрания появился запасной капитал в банке. В несколько тысяч. Когда появился капитал, дело ширится и развивается. Задумана широкая система кооперации – открыть при отделах свои мастерские, чтобы обувь и платье рабочему, находящемуся в кооперации, стоила ровно столько, сколько стоит материал при оптовой закупке. Возникает проект специального рабочего банка, созданного исключительно на рабочие деньги»[52], – писал журналист Н. Симбирский.
Но все это были мечты, миражи. Потому что все эти благие веяния, радужные перспективы сулили сколько-либо реальные сдвиги лишь при длительном существовании собрания. А длительно оно существовать не могло. И осенью 1904 г. в нем самом и вокруг него уже нарастали социальные и психологические напряжения, неизбежные и, собственно, ведущие к катастрофе 9 января. Превращение «благомысленного», реакционного, беспрерывно распевающего молитвы и чуть ли не на деньги полиции созданного гапоновского собрания в неслыханно грозную революционную силу составляло для большинства современников загадку: да как же такое могло случиться?
Не следует забывать, что сама структура гапоновского собрания (харизматический лидер + узкий круг «посвященных» + круг полупосвященных + масса, находящаяся под властным обаянием своего харизматического лидера) делала его явлением весьма динамичным, мощно резонирующим на всякую подвижку общественной жизни. Тем временем обстановка в стране накалялась. Это было связано еще и с военными поражениями в идущей Русско-японской войне. У собрания Гапона возникла вначале смутная потребность, а затем и настоятельная мысль о некой демонстрации силы, оформившаяся на совете «штабных» гапоновцев 28 ноября 1904 г. в «заговор на выступление»[53].
Н. Варнашов, один из активистов зубатовских организаций, вспоминал, что «речи Гапона и других, то торжественно серьезные, то страстные до отчаяния, так овладели всеми, что пишущему это в первый момент показалось, что результат достигнут обратный – какая-то растерянность и паника отражалась на лицах и движениях всех. Но вот начали раздаваться восклицания и фразы, в которых звучал один вопрос – когда, каким образом и что надо делать? Сразу же возник и острый спор о сроках планируемого выступления: не подождать ли крупного военного поражения? Скажем, падения Порт-Артура или гибели небогатовской эскадры? Что эскадра погибнет, у нас не было двух мнений, но за ожидание этой катастрофы стояли Гапон, Кузин и Варнашов с одной частью собрания, а вторая часть с Карелиным и Васильевым во главе настаивала на скорейшем выступлении, но все-таки соглашалась с Гапоном, пока ко второй части не присоединилось событие, перепутавшее все расчеты, – Путиловская забастовка»[54].
Таким образом, до начала обсуждения в собрании ситуации с четырьмя уволенными рабочими-путиловцами идея общего выступления никак не связывалась с забастовочным движением. И. Павлов вспоминал: «Мало-помалу стали распускать всякие вздорные мысли про собрание,