новая гостья. – Такси свернуло не туда, и я опоздала на пересадку на Паддингтоне.
Филлис Уиверн торжествующе окинула взглядом всех нас, но ничего не сказала.
Мне стало жаль коротышку, суетившуюся, как пушечное ядро.
– Кстати, меня зовут Бан Китс, – представилась она, кивнув каждому из нас. – Личная помощница мисс Уиверн.
– Бан – моя костюмерша, но у нее есть даже более великое призвание, – произнесла Филлис Уиверн надменным театральным голосом, и я не смогла определить, шутит ли она. – Поспеши, Бан, – добавила она. – Одна нога тут, вторая там. Мой гардероб ждет, когда его распакуют. И если мое розовое платье снова помялось, я с радостью удушу тебя.
Она произнесла это довольно мило, однако Бан Китс не улыбнулась.
– Вы имеете отношение к поэту, мисс Китс? – выпалила я, стремясь разрядить обстановку.
Даффи однажды читала мне «Оду соловью», и я навсегда запомнила ту часть, которая касалась употребления болиголова.
– Отдаленное, – ответила она и ушла.
– Бедняжка Бан, – сказала Филлис Уиверн. – Чем больше она старается… тем больше она старается.
– Я помогу ей, – вызвался Доггер, двинувшись к двери.
– Нет!
На миг – но только на миг – лицо Филлис Уиверн превратилось в греческую маску: широко открытые глаза и искаженный рот. И почти сразу же ее черты смягчились беспечной улыбкой, как будто ничего и не было.
– Нет, – спокойно повторила она. – Не надо. Бан должна получить маленький урок.
Я попыталась поймать взгляд Доггера, но он отошел в сторону и начал переставлять банки в кладовой.
Миссис Мюллет усердно занялась полировкой плиты.
Когда я потащилась наверх, дом показался мне холоднее, чем раньше. Из высоких, не прикрытых занавесками окон лаборатории я взглянула на фургоны «Илиум филмс», столпившиеся, словно слоны на водопое, вокруг красных кирпичных стен кухонного огорода.
Члены съемочной группы делали свою работу, словно хорошо слаженный балет, – поднимали, передвигали, выгружали перевязанные веревкой коробки: всегда в нужном месте в нужное время оказывалась пара рук. Легко заметить, что они делали это много раз.
Я согрела ладони над приветственным пламенем бунзеновской горелки, потом вскипятила в мензурке молоко и добавила хорошую ложку «Овалтина»[11]. В это время года, чтобы держать молоко охлажденным, холодильник не нужен: я просто хранила бутылку на полке, в алфавитном порядке, между магнезией и морфием, бутылочка которого была подписана аккуратным почерком дяди Тара.
Дядю Тара отчислили из университета при таинственных обстоятельствах прямо накануне последних экзаменов. Его отец в целях компенсации построил выдающуюся химическую лабораторию в Букшоу, где дядюшка Тар провел остаток дней, занимаясь, как говорили, сверхсекретными исследованиями. В его бумагах я нашла несколько писем, давших понять, что он был одновременно другом и советником молодого Уинстона Черчилля.
Потягивая