А если не весело, тем паче без вина не обойтись. Заветная фляга полетела через костёр, Волх ловко поймал её.
– Знаешь, как погиб мой отец, Старый Ящер? Илья Муромец бился с ним три дня и три ночи. А потом затравил раненного собаками, словно зверя.
– И ты не отомстил? – удивился Борис.
– Я б его сам убил. По крайней мере, попробовал. Злой стал Ящер, до крови жадный, до буйства неутолимый. Как почуял, что сила тает, власть из когтей уходит, яриться стал без причины, убивать почём зря. Матушку мою замучил… Она рассказывала, по молодости Змей весёлый был, удалой, бесшабашный. На спине её, девку, катал, сине небо показывал, чудеса небывалые. А под старость вот озверел, – Волх швырнул князю полупустую флягу, – И я тоже почувствовал, что зверею.
– Почему?
– Сила исконная во мне тает. Земля из-под ног уходит. Поговорить не с кем – я почувствовал вдруг, что забываю человечью речь. Там, откуда уходит мудрость, поселяется злоба, – Волх помедлил, – а ещё я хочу, чтобы у меня были дети, которых никто не станет травить собаками. И умереть не в какой-нибудь дикой щели, а на своей лавке в своих покоях, чтобы сын мне глаза закрыл. Вино вышло?
Борис кивнул. Тяжёлый Волх поднялся на ноги, отошёл к дальнему пню, пошарил там под корнями и выкатил тёмный от старости мелкий бочонок.
– Мёд гречишный, столетний. К своей свадьбе берёг – вот и выпьем, брат. Ты же братом мне теперь будешь, а князь? Знаю, у князей брат брату враг хуже змея лютого может стать. Ты не бойся… землёй родной поклянусь, водой ключевой, жизнью своей – никогда злоумышлять против тебя и рода твоего не стану. Пей!
В руки Борису лёг прохладный деревянный ковшик. Такого мёда он никогда не пробовал – кисловатый, чуть терпкий, пахнущий летом, он смягчал душу и целил сердце. Стало спокойно, отступили заботы, словно спал княжий венец. Очень давно не случалось Борису просто сидеть у огня – не охотиться, не сторожить добычу не спешить в погоню или возвращаться с кровавой сечи – просто сидеть и смотреть, как пляшут по сухим веткам языки пламени. Ночь текла, словно сладкое молоко по Чумацкому Шляху, круглые звёзды то прятались за вуалями облаков то, прищурясь смотрели вниз. От земли пахло свежестью, молодая трава была мягкой на ощупь, сильные корни поднимали к поверхности влагу жизни. Пролетела сова и ворчливо заухала в чаще, ей откликнулся чем-то разбуженный ворон. Проходя к водопою, захрустели валежником отощавшие кабаны. Водяная лошадка подняла из реки белую голову и промчалась по сонной поляне, оставляя мокрый след на траве. …Князь лёг навзничь на землю – ему хотелось увидеть небо как можно полней, подняться ввысь к недостижимым звёздам, в глубокую синь…
– Пора, брат! – тяжёлая ладонь Волха легла на плечо, – рассветает. Закрой глаза.
Князь послушно зажмурился. Волх осторожно развязал ленту. Тусклый утренний свет резанул по глазам до слёз, мир казалось, стал серым и плоским…
– Это туман.