Что он и сделал: выступил навстречу неприятелю, стоявшему в Сарцане, и принял все его условия, по которым Флоренция лишалась многих стратегически важных территорий, теряла Пизу, Ливорно, Пьетрасанту и выплачивала победителям «ссуду» в 200 000 дукатов. Не стоит и говорить, что, когда Пьеро вернулся во Флоренцию, его ожидала не слишком теплая встреча: ему был запрещен вход во дворец Синьории, точнее, он мог туда являться только в одиночку и безоружным. Он понял, что это означало, и в тот же час покинул Флоренцию вместе со своими братьями, будущим папой Львом X и будущим герцогом Немурским. 17 ноября 1494 г. Карл VIII с триумфом вступил в город. Он становился его покровителем и защитником свобод, а взамен Синьория взялась финансировать неаполитанскую кампанию, выплатив ему 120 000 дукатов. Пьеро Невезучий, отправившись в изгнание, обосновался в Венеции, где попытался весьма неудачно подготовить заговор, чтобы вернуться во Флоренцию. Не имея поддержки флорентийских кланов, в 1497 г. он все же предпринял попытку войти в город с шестьюстами всадниками и четырьмястами пешими воинами, но потерпел поражение из-за проливных дождей, которые задержали продвижение его отряда. Свои дни он закончил в 1503 г. во время знаменитой битвы в устье Гарильяно, где сражался на стороне французской армии. Перегруженное судно перевернулось, и он утонул.
Итальянские элиты того времени восприняли поход Карла VIII как набег варваров. Он вселил в них такой же веками неистребимый «великий ужас», как переход через Альпы армии Ганнибала вместе с боевыми слонами – в души римлян в 218 г. до н. э. Обитатели Рима, услышав шум приближающейся карфагенской армии, который они приняли за потоп, подумали, что настал их последний час: «Hannibal ad portas!» (лат. «Ганнибал у наших ворот!»). Но нынешнее положение итальянских государств было неизмеримо хуже: в 201 г. до н. э. римлянам удалось победить карфагенян, а в 1494 г. ничто не смогло остановить нашествие французов. Это поражение оставило глубокий след в умах поколений.
Парадоксальным последствием катастрофы было возникновение образа золотого века: время до нашествия рисовалось теперь итальянцам как потерянный рай, тоску по которому выразил историк Гвиччардини:
Бедствия итальянцев, едва они начались, так огорчили и напугали их оттого, что раньше дела их были веселее и счастливее. Определенно, с тех пор, как тысячу лет назад Римская империя, ослабленная из-за перемены в тогдашних нравах, утратила величие, которого она достигла благодаря редким добродетелям и фортуне, еще никогда Италия не знала такого процветания и таких завидных условий, как те, которыми она услаждалась, живя в покое и безмятежности в году 1490-м от Рождества Христова и в годы предшествовавшие ему и следующие за ним. Достигнув состояния высшего мира и покоя… она блистала великолепием своих государей, роскошью и благородным обликом своих неисчислимых красивых городов, крепостью и величием христианской веры; она благоденствовала под правлением умудренных в государственных делах людей и процветала