пригнулся и трусцой побежал по следам. По дороге, через сугроб. По газону перед домом. По нерасчищенной дорожке. Второй раз за день снег начал таять в ботинках старшего инспектора, увлажняя носки. Придется снова сушить, но ему было все равно. Он хотел одного – найти Анри.
Гамаш остановился, увидев темный силуэт с огромными ушами. Пес нетерпеливо смотрел на дверь. Размахивал хвостом. Ждал, когда его впустят.
Сердце Гамаша успокоилось, он сделал глубокий вдох.
– Анри, – громко прошептал он, – viens ici![19]
Овчарка посмотрела в его сторону.
«Прибежал не в тот дом», – подумал, ничуть не удивившись, Гамаш. Сердце у Анри было большое, но мозг очень скромный. Его голову почти целиком занимали уши. Да что говорить, предназначение его головы и состояло в том, чтобы из нее росли уши. К счастью, Анри не особо нуждался в голове. Все важные вещи он хранил в своем сердце. Кроме разве что его нынешнего адреса.
– Иди сюда! – Гамаш поманил его рукой, удивленный тем, что обученный и обычно послушный Анри не отозвался сразу же. – Напугаешь людей до смерти.
Однако, произнося эти слова, старший инспектор уже понимал, что Анри ничуть не ошибся. Он пришел к тому дому, к которому и хотел прийти. Он знал гостиницу, но еще лучше знал этот дом.
Анри вырос здесь. Его спасла и щенком принесла сюда пожилая женщина. Эмили Лонгпре спасла его, дала ему имя, полюбила его. А Анри полюбил ее.
Здесь был – и в известном смысле всегда будет – дом Анри.
Гамаш забыл, что Анри знает Три Сосны лучше, чем он. Знает каждый запах, каждую травинку, каждое дерево, каждого человека.
Старший инспектор посмотрел на отпечатки собачьих лап и своих ботинок в снегу. Газон перед домом замело. Ступеньки на веранду занесены снегом. Дом темен. И пуст.
Гамаш знал: здесь никто не живет и, вероятно, не жил ни дня после смерти Эмили Лонгпре. Именно тогда Арман и Рейн-Мари решили взять щенка себе.
Анри не забыл. А более вероятно, думал Гамаш, поднимаясь по ступенькам, что он знал дом Эмили сердцем. И теперь овчарка ждала, помахивая хвостом, чтобы женщина, давно ушедшая в мир иной, впустила его, дала вкусненького и сказала, что он хороший мальчик.
– Хороший мальчик, – прошептал Гамаш в огромное ухо, надевая карабин поводка на колечко ошейника.
Но, прежде чем уйти, заглянул в окно.
Он увидел мебель, укрытую простынями. Мебель-призрак.
Потом они с Анри сошли с крыльца. Под звездным куполом они медленно обогнули деревенский луг.
Один из них думал, другой вспоминал.
Тереза Брюнель приподнялась на локте и посмотрела на часы на ночном столике, которые загораживала от нее глыба, лежащая рядом с ней на кровати, – ее муж Жером.
Шел второй час ночи. Она снова легла, прислушалась к ровному дыханию мужа и позавидовала его спокойствию.
Не потому ли он так спокоен, что не отдает себе отчета в серьезности ситуации? Впрочем, он был человек вдумчивый и наверняка все понимал.
А вероятнее всего, Жером полагался на жену и на Армана,