хотел быть небом, но я стал землею…
Меркнущее счастье, пошлые мечтанья —
Я хотел быть с теми, но остался с вами,
Я хотел быть песней, но я стал молитвой,
Я хотел быть пулей, но остался бритвой…
Проданное детство, проклятая юность —
Я хотел быть ветром, но я снова лунность,
Я хотел быть жизнью, но остался смертью
И я стал последним, а хотелось – первым…
«Мутные воды широкой реки…»
Мутные воды широкой реки
Спят, убаюканы ласковым ветром.
И провожают они свои сны
Не пропадающим святости светом.
Тонет в реке этот день золотой
И отражаются в водах молитвы.
Эта река не приносит покой —
Эта река принимает забытых.
Падшие
Падшие ангелы, падшие люди,
Падшие женщины в сумраке улиц.
Падшие дети, их пошлая страсть —
Грешной любви непонятная сласть.
Падшая жизнь, лютая злоба,
Грязные деньги в лапах у сброда.
Падшая ненависть мертвых вождей
И безнадежность на лицах людей.
Отражения снов
Листопад
Остановленные стрелки, разведенные мосты.
В спящем облике церквей старые кресты.
Пыль и тлен пустынных улиц, бешеные псы
И ведут дорогой дальней за собой столбы.
Время тянется строкою на руках у Муз
И танцует листопад, порождая грусть —
Осень, осень золотая – легкие дожди
И печаль на стрелках снова отпускает дни.
«Я бережно руками прикоснусь…»
Я бережно руками прикоснусь
К святым крестам над головою неба.
И я скажу: «Единственная Русь,
Как долго я с тобой единым не был.
Как долго я бродил в тумане зорь
И все искал какого-то покоя.
Но понял я, что подлинный покой —
С тобою быть, навеки быть с тобою».
«Нелепое время, прощальная осень…»
Нелепое время, прощальная осень…
Сгоревшие листья пощады не просят,
Печаль навевают останки столетий
В движении солнца к третьей планете.
Пласты поколений прощаются с нами,
А мы улетаем в далекие страны,
А мы уплываем на поиски лета
И осень в молчаньи прощает нам это.
Прощальная осень, нелепое время…
Взрывается небо огнем воскрешенья
И радуга солнца третьей планеты
Скорбит о разбитых иллюзиях лета.
«Трагедии сотен и сотен веков…»
Трагедии сотен и сотен веков
В звенящем луче уходящих дорог
И тянется к небу живая ладонь,
Но снова ее пожирает огонь.
Стеклянные веки и брызги очей
Наполнены ветром, звенят, как ручей,
И в тонких лучах