в памяти намертво – придется прозой.
– Год назад на картине мессера Санти я увидел прекраснейшую из женщин – Мадонну Садовницу. Я собрался покаяться в церкви, что влюблен в Богоматерь, мне сказали, что я дурак. А мадонну мессер художник рисовал со своей возлюбленной – куртизанки по имени Форнарина.
Женщина медленно покачала головой
– Она была дочкой булочника.
Поэт отмахнулся:
– Неважно. Прекраснее профиля, чем у нее, стройней стана и соблазнительнее груди я не встретил за восемнадцать лет своей жизни. Я посвятил ей стихи и назвал дамой сердца. И прошел половину Италии, чтобы ее увидеть.
Женщина хмыкнула:
– Это не сложно.
Франческо встряхнул кудрями:
– Говорят, что мессер художник никого к ней не подпускает. Держит взаперти на женской половине дома, куда ходят одни служанки да старый певец-кастрат – чтобы Донна не скучала, когда господин погружен в дела. Говорят, будто он выгнал ученика, коий осмелился прикоснуться к подолу платья красавицы…
– Джаннино был бездарь и врун… – возразила женщина.
– Господь с ним. Понимаешь, мне нужно ее увидеть. Всего лишь увидеть… смотри, чтобы ты поняла – сколь достойна моя любовь, – чуть дрожащими пальцам Берни извлек из-за пазухи крохотный шелковый кошелек и распустил завязки – на белой ткани свернулся одинокий золотой волос, длиною в локоть. – Лодовико Моратти обменял мне его на перстень из Константинополя. Это волос из ее кос. Ты мне веришь?
Женщина прикрыла рот ладонью и будто задумалась. Поэт ждал, сердце билось под темным бархатом, словно птица в золотой клетке.
Хорошо, – наконец сказала она, – приходите, синьор, завтра утром, на задний двор дома Санти. Не стучите в калитку – я сама вам открою и проведу. Деньги после. До встречи.
Женщина повернулась, и, не дожидаясь ответа, поспешила прочь с прытью, удивительной для ее возраста.
Окрыленный поэт возвратился в гостиницу. Он подарил слуге почти новые сапоги, бросил горсть серебра трактирным девчонкам, заказал у хозяина дивный ужин и не стал его есть. Стихи полнились в его голове, словно стая прелестных бабочек, Франческо записывал их не глядя… Ночь прошла незаметно, уснуть так и не довелось. Недовольный слуга остался стеречь сундук, а влюбленный поэт с первым лучом неяркого октябрьского солнца уже топтал грязь подле задней калитки прибежища Санти. Служанка ждала его. Оглянувшись – не дай бог, кто увидит, она открыла какую-то дверцу и за руку втащила поэта в темный чулан. Там навалом грудились на полках и на полу холсты, статуи, каменные обрубки и прочий хлам, пахло пылью, красками и мышами. Одинокий светильник едва позволял разглядеть помещение. Берни вдруг стало не по себе.
– Смотрите синьор, – прошептала женщина – здесь в стене потайное окошко. Вы увидите мастерскую. Госпожа Форнарина приходит туда позировать каждое утро, стоит свету лечь на подоконник. Иногда