я.
– Так ты слушал меня или не слушал?
– Смотри, а дождь-то совсем кончился.
– Ох, господи. С тобой просто невозможно.
Фелисити закурила сигарету. Я представлял себе, как табачный дым разносится по моей белой комнате и грязной желтизной оседает на свежевыбеленных стенах. Он просочится и в мою рукопись, выжелтит ее листы вечным напоминанием о внезапном, как катастрофа, появлении Фелисити.
Рукопись была подобна незавершенной музыкальной пьесе, факт незавершенности был даже важнее ее существования. Подобно доминантному септаккорду, она искала разрешения, финальной тонической гармонии.
Фелисити начала убирать со стола, складывая тарелки в кухонную раковину, я же, воспользовавшись моментом, взял свою рукопись и направился к лестнице.
– Ты пошел собираться?
– Нет, – сказал я, – я не поеду с тобой. Мне нужно докончить то, что я делаю.
Фелисити оставила посуду и вернулась в комнату. На ее руках висела пена от фирменного детергента.
– Питер, здесь уже не о чем спорить. Ты едешь со мной.
– У меня работа, я должен ее закончить.
– Да что же ты там такое пишешь?
– Я уже раз тебе говорил.
– Ну-ка дай посмотреть.
Фелисити требовательно протянула мокрую, сплошь в ошметках пены, руку, заставив меня еще крепче обнять свою рукопись.
– Этого никто никогда не увидит.
На этот раз сестрица отреагировала точно так, как я и ожидал: презрительно прищелкнула языком и резким движением вскинула голову. Что бы я там ни делал, все это ерунда, не стоящая даже обсуждения.
Я сидел на скомканном спальнике, прижимал к себе рукопись и чуть не плакал. Снизу доносились крики Фелисити: она обнаружила мои пустые бутылки и теперь в чем-то там меня обвиняла.
Никто и никогда не прочитает мою рукопись, ведь это самая личная в мире вещь, квинтэссенция меня. Я написал повесть, прикладывая массу усилий, чтобы сделать ее достойной чтения, но вся моя намеченная читательская аудитория состояла из одного лишь меня самого.
В конце концов я спустился вниз и увидел, что Фелисити аккуратно, ровными рядами, выстроила пустые бутылки прямо перед лестницей. Бутылок было так много, что я с трудом через них перешагнул. Фелисити меня ждала.
– Что это такое? – спросил я. – Зачем ты их сюда притащила?
– Нельзя же оставить их валяться в саду. Что ты тут делал, Питер? Пил не просыхая? Ведь так и до белой горячки недалеко.
– Я живу здесь уже много месяцев.
– Нужно попросить кого-нибудь, чтобы эту пакость забрали. В следующий приезд мы так и сделаем.
– В следующий приезд? – переспросил я. – Я пока что никуда не уезжаю.
– У нас есть свободная комната. Дети дома считай что только ночуют, и я тоже оставлю тебя в покое.
– Странно, ведь прежде ты никогда этого не умела. С чего бы вдруг сейчас?
Но Фелисити уже перетащила часть моих вещей в машину, а теперь закрывала